собираюсь мало-помалу вытянуть историю из Тесс, размотать этот клубок дюйм за дюймом. Но в этом нет необходимости.
– Да нечего тут рассказывать. После засухи Фален окончательно пошел ко дну. На Веру работал весь город. Можешь себе представить, что началось. – Тесс начинает обклеивать стикерами экран древнего монитора Андерсона. – А потом случилась эта заваруха с пожаром. – Она замолкает, склонив голову набок. – Наверное, теперь его надо называть старым пожаром.
– А что произошло во вре…
– А сегодняшний, – она наставляет на меня палец со стикером, – это новый.
– Да, я поняла. А что случилось во время старого пожара? – Если это из-за него все смотрят на меня так, будто мне что-то известно, я должна знать все, что знает Тесс.
Но она только пожимает плечами.
– Как тебе сказать… – Она понижает голос, вероятно, передразнивая родителей: – Мы не обсуждаем эту тему. Но суть в том, что в Фэрхейвене случился пожар, и Вера лишилась дочери.
Лишилась мамы. Выходит, поэтому она уехала из Фалена? Из-за пожара? Вряд ли все так просто. Она скрывала от меня этот город всю мою жизнь – на это должны быть причины посерьезнее. Неспроста вся эта секретность, неспроста моя фамилия для полицейских как красная тряпка.
– И поэтому Андерсон считает, что от Нильсенов одни проблемы?
– В том числе. Но вообще он просто козел. – Она кривит лицо. – Ну и труп этот, наверное, сыграл не последнюю роль.
И правда. Интересно, что думают обо всем этом полицейские. Отчасти представить нетрудно: мы с той девушкой были в поле и устроили пожар. Но ведь есть еще моя бабушка, и ее тень сопровождает каждое слово. Она должна что-то знать. Это должен быть ее секрет. Секрет Фэрхейвена. Я в этом уверена, просто не знаю пока, в чем он заключается.
– В любом случае, – продолжает Тесс, – Вера наверняка скоро приедет и все уладит, а до тех пор у тебя есть я. Андерсон и Коннорс могут говорить что хотят, но я была с тобой утром. Я уже говорила это и скажу снова. Они ничего не могут тебе предъявить, ясно?
Как же она уверена в своей правоте. Для нее не существует настоящих проблем. Но я вспоминаю, с каким лицом Андерсон сажал меня в машину, и я сомневаюсь, что для меня все закончится хорошо. И все-таки я говорю:
– Хорошо.
Она наклоняется ко мне через стол.
– Супер. Дай сюда руку.
– Чего?
Она кивает на экран монитора, заклеенный стикерами.
– Мне нужно чем-то заняться.
Я растерянно протягиваю ей левую руку ладонью вверх. Тесс расплывается в широкой улыбке и, хихикая, переворачивает мою руку тыльной стороной вверх, а потом методично рвет стикер на маленькие полоски и начинает приклеивать по одной на каждый ноготь.
– Я просто гений, – говорит она удовлетворенно, когда все готово. – У меня большое будущее в ногтевом сервисе.
– Я буду твоей моделью, – говорю я, и Тесс хрюкает от смеха. – Возьми меня с собой, когда поедешь в тур.
Кто-то вдруг покашливает. Я испуганно вскидываю голову и машинально прячу руки под себя; обрывки стикера разлетаются по полу. Я совсем забыла, где мы находимся. Забыла, что меня ждет.
Коннорс с ярко-красной аптечкой в руке подзывает меня к переговорке, а Илай, огибая столы, возвращается к нам.
– Заходи, – говорит Коннорс. – Обработаешь волдыри, а заодно и поговорим.
Поначалу мы просто смотрим друг на друга: Андерсон и Коннорс с одной стороны длинного стола, я – с другой. Открытая аптечка лежит передо мной. Несмотря на разрывающую кожу боль, я к ней не притронулась. Я не имею к этому никакого отношения. Ни к пожару, ни к девушке. Даже эту боль не согласна признавать.
– Сколько тебе лет, Марго? – наконец спрашивает Коннорс. Подается вперед корпусом, руки складывает в замок на столе.
Вроде бы без подвоха. К тому же это напомнит им, что они обязаны придерживаться протокола.
– Семнадцать.
– Паспорт с собой? – спрашивает Андерсон.
Я мотаю головой.
– Оставила дома.
– А дома – это где? – лениво интересуется Коннорс, как будто мы просто общаемся.
– В Калхуне. К юго-востоку отсюда.
Коннорс кивает.
– Знаю это место. Бывал там пару раз.
Ложь. В Калхун никто не ездит.
– Выходит, ты в Фалене недавно? – продолжает он, как будто начальник местного экскурсионного бюро.
Я стараюсь смягчить выражение лица. Нельзя, чтобы он увидел, как я волнуюсь. Он решит, что это чувство вины.
Я увидела кого-то в поле. Я побежала туда. Вот и все. Но для них, очевидно, этого недостаточно. Ведь есть еще пожар и мертвая девушка, которую никто раньше не видел. Девушка с моим лицом. Они считают, что это сделала я. Или мы.
Но она должна быть местной. Она не могла приехать издалека. Она как-то связана с бабушкой, с Фэрхейвеном. Я просто пока не понимаю как.
– Простите, – говорю я, – я просто… Как вы думаете, кто она? Вы наверняка видели ее раньше, или…
Андерсон хмурится и останавливает меня жестом.
– Сейчас вопросы задаем мы. И я спрашиваю, когда ты приехала в Фален.
Его не переубедить. Он будет считать меня виновной, пока я не отвечу на все вопросы и не докажу, что мне нечего скрывать.
– Сегодня утром. Я уже говорила.
– Во сколько?
Я перевожу взгляд с одного полицейского на другого. Коннорс поглядывает на меня настороженно. Как будто перед ним призрак девушки, погибшей в огне. Может быть, так и есть.
– Я… – Я не знаю. Я что, должна была засекать время? Я даже не знаю, когда начался пожар, не знаю, кто эта девушка и как она туда попала, и сейчас меня может подстерегать масса ловушек. Я делаю глубокий вдох. Я могу попытаться ответить на этот вопрос. По крайней мере, мы говорим о понятных мне вещах, а это капля в море по сравнению с теми вещами, которых я не понимаю. – Не очень рано. Часов в одиннадцать.
– И ты приехала одна?
Строго говоря, нет. Мама научила меня, что ложью можно назвать даже мельчайшую деталь.
– Я ехала автостопом из…
– Да или нет? – перебивает Андерсон.
– Да. Я приехала одна.
– Тебя кто-нибудь видел?
Я выглядываю из окна переговорки. Илай сидит за столом Андерсона, Тесс забралась на кресло с ногами и катается по проходу. Им все равно. Что бы ни говорила Тесс про поддержку, их эта ситуация не касается.
– Вот они. – Я киваю на окно. – Они были в сквере, когда я приехала.
Андерсон фыркает.
– Ссылаться на Терезу Миллер? Сомнительное алиби.
– Мне-то откуда знать? – огрызаюсь я. Я могу держаться долго, но, если уж веревка рвется, вся моя деликатность летит в пропасть. – Может, просто спросите о том, что вас интересует на самом деле?
– И что же, по-твоему, нас интересует?
