от мужа, склоненного над инструментом. В груди стало тесно, едва сердце узнало первые ноты «Nuvole Bianche». Это была не просто мелодия. Это музыка, под которую пятнадцатилетняя Ингеборга прощалась с балетом. Март, 2005 года. Хореографический международный конкурс. Это не просто день. Это годовщина смерти Дмитрия Кима. Взрослый ребенок стоял за кулисами и ждал этих первых аккордов. Ей твердили, что у нее неудачное платье и черный цвет не гармонирует с музыкальной новеллой. Инна знала: сегодня ее последний выход на сцену. В день гибели Дмитрия Кима. Он никогда не слышал эту мелодию, но, едва девочка услышала ее первый раз, в то же мгновение увидела своего кумира за роялем. Это была их мелодия: маленькой балерины и умершего пианиста. И сейчас, когда воскресший Дмитрий Ким исполнял эту композицию, прикрыв глаза, и улыбка пряталась в уголках его губ, Инна вдруг увидела себя кружащейся пятнадцатилетней девочкой. Только платье было воздушное и нежно-розовое, а не черное. И многочисленные слои тафты взлетали от выброшенной вверх ножки. И эта девочка-музыка тоже улыбалась. И слезы скользили и скользили по щекам взрослой Инны: Музыка вернулась в этот заколдованный дом.
А когда стихли последние звуки, пианист опустил руки на колени и встал.
И не в силах устоять сел обратно…
В гостиной, где под потолком еще витала музыка, где не осталось ни одного клочка свободного места, раздались аплодисменты. Это был Эммануил Маркович, он сидел на диване ближе всех к роялю. Это он хлопал огромными сухими ладонями. И, глядя Вадиму в глаза, аплодировал так, как никому и никогда в жизни. Изма Изральевна, безостановочно промокая платочком глаза, присоединилась к мужу.
— Браво! — воскликнула она, и исполнителя накрыло волной аплодисментов.
Он пытался, но не мог встать. Напротив него, расположившись кто в чем, и кто как, сидели и стояли соседи. Он едва различал их, едва узнавал. В голове шумело, как от стакана водки. А люди хлопали исполнителю, он же не мог даже улыбнуться. Алька бросилась к брату. Обняла. Он автоматически погладил ее.
— Браво! — раздалось из зрительного «зала».
— Браво! — подхватили сзади.
Кто-то рядом. Руки деревянные и не слушаются, но Вадим всё же всунул их в рукава. Чьи-то ловкие пальцы застегнули пуговицы. И только тут до него дошло: он прыгнул за рояль без рубашки, оголив истерзанную спину. Повернул голову, узнал жену. Это она. Она как всегда спасла его. Спасла в очередной раз. Накрыла тогда, а теперь и вовсе заставила влезть в рубашку. Он поймал ее взгляд. Грустные и в то же время счастливые глаза. Она хотела отойти, он не отпустил, перехватил, притянул к себе за руки, кое-как встал. Он смотрел на нее, и всё происходящее ему казалось сном. Далеким и несбыточным сном. А Инна улыбалась, и слезы искрились в уголках глаз.
— Мой заколдованный принц, — проговорила она тихо, но он, стоя рядом с ней, услышал.
— Ты меня расколдовала, — только и смог выдохнуть он.
А зрители хлопали. Эммануил Маркович поднялся и подошел к Вадиму. У него от избытка чувств прыгала челюсть, но он сдержался. Положил огромную, перетянутую крупными венами руку на плечо пианиста и сжал его, глядя в глаза. Потом похлопал пару раз по плечу и поковылял к двери, опираясь на палку. Изма Изральевна, расцеловав Инну и Альку, обняла Вадима.
— Молодец, мальчик, молодец! — проговорила оперная дива и пошла вслед за мужем.
А люди подходили. Марья Ильинична, виолончелистка, говорить не могла, только плакала, но глаза при этом были совершенно счастливые. С первого этажа вся скрипичная семья была, даже детей привели. Академик с женой подходить не стали, он лишь издали улыбнулся Вадиму. Люди уходили, и плач прерывался восторгом. Они пришли на звуки музыки, вернувшейся в заколдованную квартиру. Верно. Вадим втащил мать, а дверь не запер. Не подумал, не успел. Он смотрел на соседей в халатах, пижамах и домашних тапках и не находил среди них матери.
Когда все разошлись, обнаружил забытый матерью в холле торт, а на часах было двенадцать. Он играл два часа. Неужели, так долго? Два часа, а он даже не заметил.
Алька ходила за ним как привязанная. Она не плакала. Просто заглядывала брату в глаза и молчала. А Вадим смотрел на свои руки и всё еще не верил.
— Ты, правда, гений, — раздалось рядом.
Он поднял глаза. Инна подошла к нему, и он притянул девушку, прижался к ее груди.
— Я даже не волновался, — признался он.
— Ты, действительно, гений. Столько лет без практики, а ты ни разу не ошибся, — проговорила жена, поцеловав его в макушку.
— Откуда? — и он показал глазами на дверь.
— Они вошли в открытую дверь. Первыми прибежали Эммануил Маркович с женой, а потом уже все остальные.
— Так поздно…
— А колдовство никогда не поздно снять, — улыбнулась Инна.
Вадим притянул ее к себе, усадил на колено, поцеловал.
— Они пришли, хотя было поздно.
— Ну, есть же пижамные вечеринки, а это был пижамный концерт. Концерт вернувшегося Дмитрия Кима, — просто ответила жена.
Вадим посмотрел на нее. Сколько света может дать один человек? Сколько может дать тепла? И дать безвозмездно! Дать, ничего не прося взамен.
— Откуда ты? С какой планеты? — тихо спрашивал он, убирая за ухо ту самую непослушную прядь. — Ты как-то сравнивала меня с кометой… Ты дала мне больше! Ты дала столько, что я не представляю себя без тебя. Я сегодня чуть с ума не сошел, когда не нашел твоего паспорта и свидетельства о браке. Я даже решил сделать тебе предложение. Правильно, как следует. И, может, всё же сыграем свадьбу?
Инна улыбнулась.
— Я завтра встречаюсь с Бориславом, — сказала она.
Вадим замер.
— В смысле?
— Я позвонила ему и попросила о встрече.
— Я поеду с тобой!
— Еще чего! — фыркнула Инна. — В этот раз ты должен довериться мне и своему другу. Я прошу тебя. Нам со Славой есть, что обсудить.
Муж посмотрел на нее и кивнул. Он хотел еще что-то сказать, но в комнату бочком вошла Алиса и, заметив миловавшихся брата с женой, попыталась выйти незаметно, но брат увидел.
— Аль, — позвал он и поднялся. Сестренка посмотрела на него и заплакала.
Он обнял сестру
