- Подумаешь - важность какая! Одним блондином на земле стало меньше. Так ему и надо! Он получил свою долю сполна. Таких и надо убивать.
Он перевел дыхание.
- А тебе жалко? Может быть, его надо было отпустить на все четыре стороны? Как же! Убили - и прекрасно. Одним негодяем меньше.
- Перестань, - сказала Варя.
Вернулся Матвеев.
- На дороге никого нет, - сказал он. - Можно ехать.
ОСКОЛОК КОСТИ
Они подъехали к Хабаровску, когда уже стемнело. Небо вызвездилось крупными, близкими звездами, на западе широкой лиловой полосой потухал закат. По редкому лесу они въехали на гору, и Хабаровск внезапно встал перед ними. После узкой, неровной дороги и черного леса город показался огромным. Над ним колебалось мутное зарево огней, в сумерках блестели освещенные окнами вереницы улиц. Издали город огибала широкая полоса занесенной снегом реки, в синеватом воздухе тонким кружевом выделялся громадный, в двенадцать пролетов, Амурский мост. Здание электрической станции горело красными квадратами больших окон. И уже чувствовалась торопливая жизнь, шорох шагов, теплое дыхание людской толпы.
- Приехали, - сказал Матвеев, чтобы нарушить молчание.
Безайс, перевесившись через край саней, взволнованно смотрел на город. Хабаровск рисовался ему чем-то отвлеченным, ненастоящим - черным кружком на карте. Теперь он колебался внизу пятнами огней - большой город с живыми людьми.
- Видите, вон там, справа, идет бульвар, - говорила Варя, вытягивая шею. - А дальше, по набережной, за той большой трубой, - там наш дом. Ах, что будет с мамой!
Безайс не видел ни бульвара, ни трубы.
"Что будет с нами?" - машинально отметил он про себя.
Он оглянулся на Матвеева и встретился с ним взглядом. Матвеев сидел, откинувшись к спинке саней, и сосредоточенно кусал соломинку. Позади острыми вершинами чернел в небе редкий лес.
- Это дешевый трюк, - сказал Матвеев, скривив лицо. - Если они на секунду заподозрят неладное, - все лопнет. Глупо - кто поверит, что мне сорок восемь лет? Это для детей.
Безайс резко бросил вожжи и сдвинул шапку на затылок. Было очень скверно.
- Но что же делать? - сказал он тихо и виновато. - Старик, мне самому это не нравится. Тут все напропалую, что выйдет.
Он поднял голову и глубоко вздохнул. Надо было перешагнуть и через это.
- Ну, а если?
- Что ж - если...
И, подумав, прибавил:
- Все там будем.
- Где? - с тихим ужасом спросила Варя.
Она была напугана до смешного, до меловой бледности, и Безайсу стало совестно при мысли, что он может быть хоть немного похож на нее.
- Да ничего, - сказал он. - Думаю, все обойдется. И потом я заметил, что у белых караульная служба поставлена скверно. Часовые бегают пить чай, спят. Как-нибудь.
Матвеев судорожно, с усилием зевнул.
- Да-а, - сказал он неопределенно.
Он вытянул другую соломинку и начал ее кусать, что-то придумывая, пока не поймал себя на том, что он просто оттягивает время - эту последнюю, уже наступающую минуту. Тогда он бросил соломинку и сказал, торопясь:
- Ну, поезжай!
Сани разом тихо скользнули вниз и пошли, наезжая боком на сугробы. Город огнями поплыл в сторону, замелькал сквозь черные ветки и на секунду исчез, - снова была звездная ночь, снег, спокойный лес. Матвеев вдруг, торопясь, достал папиросу, закурил, мельком взглянул на часы.
- Без четверти девять, - сказал он.
Из-за косогора снова показались городские огни. Он машинально глядел на них и вдруг вспомнил, что где-то здесь, в одном из этих домов, живет Лиза. Была такая же ночь там, в Чите, когда они ходили, держась за руки и болтая вздор. За последнее время он как-то не думал о ней; может быть, потому, что было некогда, или потому, что в лесу, в мороз, женщины и любовь нейдут на ум. Теперь воспоминание о Лизе было овеяно опасностью, стерегущей внизу у подножья горы, и зажгло в нем кровь. Город уже не был таким чужим.
- Безайс, - сказал он, - ты слышишь? Если они остановят и попробуют задержать, гони лошадей. Черт с ними! Что будет. Удерем - и все.
- Хорошо.
"Удерем - и все", - повторил Матвеев про себя эту успокоительную фразу. Было все-таки легче думать, что есть еще один выход.
Теперь город стал ближе, поднялся вверх, и кое-где стали намечаться отдельные дома. Показались низкие крыши предместий, скворечни и длинные огороды. Стало еще темней. Далеко впереди, в конце улицы, блестел одинокий фонарь.
- Сейчас начнется, - сказал Матвеев, роясь в кармане. - Ну, Безайс, теперь держись крепче.
Пронеслось еще несколько мгновений.
- Там направо, - сказал вдруг Безайс жарким шепотом. - Это часовой.
- Сам вижу, - тихо ответил Матвеев.
Справа стоял небольшой дом с освещенными окнами. С низкой крыши нависали пухлые сугробы снега. В небольшом палисаднике росли поникшие березы. Еще издали они заметили темную фигуру на дороге, против дома. Они подъехали ближе и увидели граненое острие штыка, торчащее из-за спины. Солдат окликнул их; хотя Безайс давно ждал этого, он невольно вздрогнул.
- Стой! - громко сказал часовой.
Безайс придержал лошадей.
- Кто едет?
Часовой был одет в огромную овчинную шубу, доходившую до земли. Он утопал в ней - снаружи виден был только верх его папахи.
- Свои, - ответил Безайс обязательной фразой.
- Кто такие?
- Местные. Хабаровские жители.
Наступила тишина. Безайс слышал, что впереди о чем-то тихо говорят. По снегу заскрипели шаги. "Ну, чего же ты смотришь?" - услышал он. Кто-то вышел из ворот с фонарем, и желтый свет заколебался по снегу.
- Вы кто? - спросил другой голос.
- Хабаровские жители, - повторил Матвеев.
Впереди снова о чем-то заговорили. Безайс слышал обрывки фраз, но не мог ничего понять. Сердце коротко и глухо отбивало удары. "Скоро, что ли?" вертелась тоскливая мысль.
На крыльцо, хлопнув дверью, вышел кто-то. Видны были только освещенные щелью фонаря сапоги. От изгороди падали на снег густые, чернильные тени.
- Ну что? - спросил громко стоявший на крыльце.
Ему ответили.
- Позовите Матусенку, - продолжал он. - Вы кто?
- Мы хабаровские жители.
За воротами звенели цепью. Лаяла собака. Лошади стояли, опустив головы.
- Откуда сейчас?
- Из Жирховки. Пропустите нас, будьте любезны.
Ворота, скрипя, открылись.
- Заводите лошадей во двор. Раньше утра в город въехать нельзя.
- Но мы же здешние, - крикнул Матвеев. - У меня документы есть, все в порядке. Пропустите, пожалуйста.
Слышно было, как стоявший на крыльце зевнул.
- Въезд в город только по разрешению коменданта, - ответил он. - Ночь переночуете здесь.
- Да как же так?
- Ничего не могу. Заводите лошадей.
Безайс нагнулся к Матвееву.
- Ну? - спросил он.
- Погоди, - шепотом отозвался Матвеев.
И громко крикнул, бессознательно подражая Жуканову:
- Сделайте удовольствие, пропустите нас! Я больной человек, мне нельзя так. Да и дома нас ждут.
Ответили не сразу. Кто-то засмеялся.
- Не сдохнешь, - услышали они.
- Гони, - чуть слышно сказал Матвеев.
Безайс шумно вобрал воздух в легкие, привстал и хлестнул кнутом. Толчок саней отбросил его назад. Он больно стукнулся подбородком, но тотчас поднялся на колени и снова ударил кнутом. Мимо мелькнул фонарь и темные фигуры людей. Сзади кричали, но Безайс не разбирал слов. Комья снега летели в сани. Стоя во весь рост, он хлестал по спинам, по бокам, не разбирая.
Навстречу кто-то бежал прямо на лошадей, крича и махая руками. Он отскочил в последний момент, и сани промчались мимо.
Сзади хлопнул выстрел, и Безайс инстинктивно пригнулся. Ему показалось, что пуля пролетела около виска, шевельнув прядь волос. Снова раздался выстрел.
- Господи! - услышал он восклицание Вари.
Улица казалась бесконечно длинной. Дома, прыгая, неслись навстречу черной грудой. Выстрелы оглушительно отдавались в ушах. Из ворот выскочила собака и побежала за санями, остервенело лая. Безайс смотрел вперед на перекресток, где можно было свернуть за угол. "Успеем ли доехать?" - думал он.
- Безайс!
Голос доносился глухо, точно по телефону. Он медленно, не сразу, понял, что его зовут.
Перекресток приближался. Безайс сжимал вожжи так, что руки у него онемели до локтя. Он подался вперед, думая только о том, что надо скорее доехать и повернуть за угол. Отвяжется когда-нибудь эта собака?
На углу он резко потянул вожжи, и сани сделали крутой поворот, накренившись набок. Безайс ухватился за передок, ожидая, что сейчас они вывалятся в снег. Но в следующую секунду сани уже неслись по темной улице.
Белая пыль колола лицо, и воздух свистел около ушей. Кони, храпя, крепко били копытами по укатанной дороге. Вся жизнь сосредоточилась в этом стремительном движении. После Безайс смутно помнил, что они повернули несколько раз в переулки, спускаясь и поднимаясь по какой-то горе, проезжали мимо церкви и длинного дощатого забора, из-за которого торчали голые сучья деревьев. Несколько раз он слышал, что ему кричат что-то, но он не вслушивался. Лошади сами перешли в рысь, хотя Безайс продолжал машинально хлестать их кнутом. Он поднес руку к подбородку и почувствовал боль. "Это я, наверное, о передок ударился", - догадался он.
