и всего. Поезд задержали, вас разморило, а дневной сон, как известно, самый крепкий, чего только не приснится…
Я просто покручу свой брегет, Геннадий Сергеевич, манипуляции со временем это так просто…
На несколько секунд он действительно поверил. Иван Георгиевич захохотал, упиваясь шуткой. Чаковцев с досадой отвернулся и уставился вниз: полигон, теперь просто неровная дырка в ковре леса, уплыл в сторону, а впереди осколком зеркала заблестела вода.
– Озеро, – сказал Иван Георгиевич, – и ваш дом. А там, – он показал рукой, – ваш собственный город. Давайте же бумаги.
Чаковцев кивнул и передал ему портфель.
– Я ценю ваше чувство юмора, – сказал Иван Георгиевич громко.
Чаковцев, еще не понимая, похолодел.
– Эге, да тут закладка. Что за дивный текст, дайте-ка я вам зачитаю, тоже с сильным чувством, – он покашлял, прочищая горло, и принялся читать вслух:
– “Легчайшее сияние поднялось над мертвой головой Тома и, словно влекомое сквозняком, проплыло в воздухе малый путь и исчезло в щели между досками ящика”.
– Этого не может быть, – прошептал Чаковцев, – она просто вернулась за помадой…
– Но это именно так, – сухо произнес голос Ивана Георгиевича, – и на этот раз, дорогуша, вам будет больно по-настоящему.
“Легчайшее сияние поднялось над мертвой головой Тома и, словно влекомое сквозняком, проплыло в воздухе малый путь и исчезло в щели между досками ящика.
Джейн всхлипнула и протерла глаза кулаками – поручиться, что не спит, она, конечно, не смогла бы. В тишине, нарушаемой лишь биением двух сердец, раздался громкий протяжный скрип. В следующую секунду тяжеленный канделябр упал со стуком на пол, вернее, сначала на ногу Джейн и лишь потом на дубовые доски пола. От боли в ушибленной ноге Джейн даже не вздрогнула – словно под гипнозом глядела она на крышку ящика широченными зрачками. Дюйм, ещё один – медленно, как во сне, поднималась крышка, и кто-то живой глазел из-под неё, в том не было сомнения.
– Том? – тихо спросила Джейн дрожащим голосом, полным опасливой, робкой надежды.
Крышка качнулась и остановилась. Джейн прикусила губу и вопросительно посмотрела на бабушку. Рут Кингсли улыбалась.
– Получилось, – прошептала она, – у нас с тобой получилось.
Что ж, Джейн больше не сомневалась. Ухватившись за крышку ящика обеими руками, она рванула, выпуская наружу то живое, что таилось внутри. Когда тяжелая крышка отвалилась в сторону, Джейн быстро отступила на шаг – увиденное поразило её.
– Это же… Это…
– Да, – спокойно подтвердила бабушка, мягко приобняв Джейн, – это кукла.
Расписной человечек сидел в ящике и таращился на них глянцевыми немигающими глазами. Джейн растерянно молчала, едва сдерживая слёзы. Рут Кингсли нагнулась и подняла с пола канделябр.
– Я знаю, – тихо сказала она, зажигая свечу, – ты ожидала другого.
Джейн лишь всхлипнула в ответ. По правде говоря, она вообще ничего не ожидала – всё происходило слишком быстро.
– Я… Я лишь надеялась, что Том выживет, а это просто дурацкая игрушка.
– Не игрушка.
Джейн вздрогнула и уставилась на куклу в крайнем изумлении.
– Не игрушка, – повторил расписной человечек, смешно двигая деревянной челюстью.
В его голосе, сухом и механическом, слышалось упрямство и что-то ещё, заставившее сердце Джейн забиться пуще прежнего, что-то, напомнившее ей о брате.
– Теперь уже не игрушка, – сказала бабушка Рут, – хвала Господу, душа Тома нашла себе новое тело.
– Мой бедный, бедный Том, – прошептала Джейн, осторожно касаясь кончиками пальцев своего странного вновь обретенного братца. Человечек в ящике зашевелился, неуверенно задвигал руками и ногами, его шарнирные суставы при этом тихонько поскрипывали, а круглая голова с шапкой нитяных волос качалась из стороны в сторону – зрелище было столь жалким, что Джейн чуть не разревелась в голос.
– Поддержи его, – сказала бабушка.
Джейн молча кивнула и помогла кукле выбраться, дивясь неожиданной силе и цепкости маленьких рук; сухие паучьи касания нового братца были ей неприятны. Джейн вспомнила о настоящем Томе, о его теле, пусть теперь бездыханном и холодном, зато таком родном и человеческом, и ей захотелось крепко-крепко обнять брата ещё разок напоследок. Она живо обернулась к нему и от неожиданности вскрикнула: Тома не было.
– Берегись! – завопила Рут Кингсли в следующую секунду и бросилась на внучку, сбивая её с ног.
Бледный мертвец, тот, кто ещё недавно отзывался на имя Том, прыгнул на них из темной глубины комнаты и, промахнувшись мимо девочки, впился зубами в бабушкину шею. От невыразимого ужаса Джейн потеряла способность двигаться и говорить, её хватило лишь на то, чтобы, всхлипывая, отползти прочь, волоча по полу дрожащие ватные ноги.
“Всему конец”, – даже не подумала, а просто ощутила она разом и погрузилась в бездонную тьму.
Расписной человечек сидел на полу, поджав под себя ноги. Он вслушивался в ровное дыхание спящей сестры и рассматривал свои руки, обильно перепачканные запекшейся кровью. Поочередно сгибая и разгибая пальцы, он всё смотрел на них и смотрел, дивясь тонкости работы и сложности собственного устройства. Эти гибкие и сильные пальцы, искусно вырезанные из крепчайшего дерева, были способны на очень многое, именно они часом ранее погружались в мягкое и рвали в клочья податливую плоть, именно они крушили и дробили кости… Джейн вздохнула во сне и заворочалась. Свет. Совсем скоро рассветёт, любой ночи, даже такой, как эта, обязательно приходит конец.
Ему непременно следовало прибраться, ведь сестра строга и не терпит беспорядка. Расписной человечек встал и прошелся по комнате. Его давно уже не качало, и ступал он уверенно, веско, слегка пружиня в коленях при каждом шаге. Наконец-то… Затерявшаяся было голова, с курчавыми светлыми волосами на макушке, нашлась под кроватью – как видно, закатилась. Человечек нагнулся, чуть скрипнув суставами, и выволок её на свет – голова посмотрела на него знакомым лицом, посмотрела немного укоризненно. Именно это лицо видел он в зеркале по утрам, когда делал вид, что чистит зубы. Поразмыслив с минуту, человечек размахнулся и швырнул голову в раскрытое окно – где-то внизу глухо стукнуло, и птица вспорхнула с ветки, потревоженная шумом. Ну, вот, кажется, и всё. Он вернулся к месту, где лежала сестра, заботливо накрытая бабушкиным одеялом, и тихонько позвал, заглядывая под дрогнувшие ресницы: “Привет, Джейн, это я”.
