Попытки Салтыкова по возвращении из Парижа (вернулся 22 сентября/4 октября) «личными переговорами», в том числе с министром Игнатьевым, уладить дело и добиться помещения «письма», «с некоторыми изменениями», в следующей, октябрьской книжке ни к чему не привели[403].
Тем не менее «третье письмо» дошло, хотя и окольным путем, до своей адресатки — «тетеньки». В том же 1881 г. оно было напечатано в № 46 женевского издания «Общее дело» и вскоре после того вышло и отдельным изданием (Женева, M. Elpidine, 1882), три раза затем повторенным[404]. Но, кроме того, немедленно после запрещения, статья быстро распространилась подпольным путем в разного рода списках и гекто-литографированных изданиях и ходила «по рукам со всевозможными комментариями»[405]. Среди подпольных изданий «третьего письма» существовало и литографированное издание, сделанное специально по заказу «Добровольной охраны» и «Священной дружины», то есть, нужно думать, по заказу Воронцова-Дашкова[406]. В легальной русской печати «письмо» III впервые (крайне неисправно) было напечатано в 1892 г. в XI томе «Собрания соч.» Щедрина издания «наследников автора»[407].
В настоящем издании «письмо» печатается по тексту страниц, вырезанных из ОЗ, 1881, № 9[408].
Стр. 471. Обратимтесь-ка мы к содействию общества. — Обращение к обществу с призывом о содействии в деле борьбы с «крамолой» было предпринято самодержавием вскоре после убийства Степняком-Кравчинским шефа жандармов Мезенцева. 20 августа 1878 г. в «Правительственном вестнике» был опубликован текст этого обращения, в котором между прочим говорилось: «Правительство должно себе найти опору в самом обществе и потому считает необходимым призвать к себе на помощь силы всех сословий русского народа для единодушного содействия ему в усилии вырвать с корнем зло, опирающееся на учение, навязываемое народу при помощи самых превратных понятий и самых ужасных преступлений».
«Общество» вначале реагировало на этот призыв, ставший основным лозунгом внутренней политики самодержавия периода его кризиса на рубеже 70-80-х годов, весьма слабо и к «содействиям» отнеслось пассивно. Однако по мере усиления революционного террора «Народной воли» положение с «содействиями» стало меняться. Консервативно-реакционные слои населения стали довольно активно участвовать в «политике содействия». Правительство же стремилось всячески поощрять эту политику, отчасти демагогическую, отчасти же свидетельствовавшую об усилиях самодержавия расширить и упрочить свою социальную базу. Так, например, циркуляр гр. Игнатьева при вступлении его в должность министра внутренних дел главным образом был посвящен указаниям на необходимость и важность «постоянного и живого содействия общественных сил страны» «поставленной правительством задаче искоренения крамолы». Циркуляр приглашал всех «честных людей страны» «собственным начинанием» и «энергичным действием» помочь полиции в деле борьбы с «мятежным духом» и т. д. и т. п. («Правительственный вестник», 1881, 6 мая, № 98.) Таким образом, обращаясь к теме «содействия», Салтыков обращался к специальной разработке одной из наиболее острых общественно-политических тем тех дней, которая эпизодически затрагивается почти и во всех других «письмах».
Чиновничество-то, ведь, оказывается, не благоустроило нас, а погубило… Так вопиют все современные русские мудрецы, и те, которые заражают своим дыханием воздух Москвы, и те, которые собственным иждивением издают брошюры в Берлине и Лейпциге. — Речь идет здесь о модных в то время реакционно-славянофильских «народных», «земских» и т. п. политических программах «спасения России» путем обращения к «народу», заключающему в себе «громадные и не использованные еще силы для устоев» (подразум. — самодержавия)[409]. Общим для всех этих программ было то, что в них резко критиковалась царская бюрократия, ее слабость, неумелость, ее «либерализм» в борьбе с «крамолой» и, наконец, ее оторванность от «подлинно охранительных сил народа» (там же). Говоря о «Москве», Салтыков имеет в виду все тех же Каткова и Аксакова с их газетами «Моск. вед.» и «Русь»; под «мудрецами», издающими брошюры в Берлине и Лейпциге, следует разуметь в первом случае известного либерального славянофила и земца А. Кошелева, издавшего летом 1881 г. в Берлине (изд. Б. Бера) брошюру под названием «Где мы? Куда и как идти?», и во втором случае не менее известного в свое время генерала и реакционного публициста Р. А. Фадеева и министра двора И. И. Воронцова-Дашкова, издавших тоже летом 1881 г. в Лейпциге анонимно свои нашумевшие «Письма о современном состоянии России»[410].
И вот на наш клич изо всех щелей выползают «содействователи». — Характеристика выводимых «содействователей» и их проектов «приведения» обывателя «к одному знаменателю» остро памфлетна по отношению к тем проектам реформ, «конфиденциальных записок», «верноподданнических адресов» и т. п., с которыми в изобилии выступали после 1 марта 1881 г. и деятели реакционного лагеря, и либеральные бюрократы, и земцы. Сначала выводятся апологеты сильной власти — Ивановы, Федотовы, Пафнутьевы. Из них последний, Пафнутьев, метит в выше упомянутого генерала Фадеева, а второй — Федотов — в некоего, ныне совершенно забытого националистического публициста, Д. Губарева и в его вышедшую в 1881 г. в Штутгарте (под инициалами Г. Д.) книгу «Что народу нужно?» — цитаты из которой приводятся в салтыковском тексте. Затем следуют «разных шерстей ублюдки» с феодально-аристократическими титулами («князь», «маркиз», «барон») и с иностранными, а также «инородческими» фамилиями, этимология которых содержит в себе скрытый семантический материал для эмоционально-сатирической характеристики персонажа. Так, например, слово «ферфлюхтер» (verflüchfer) значит по-немецки — проклятый, слово «шассе-круазе» (chasser-croiser) взято из французской танцевальной терминологии и, в данном случае, обозначая человека-перебежчика, предателя, может быть переведено по-русски выражением «и нашим и вашим».
Ноздрев — Ноздрев, как тип «содействователя», характерен не столько для основного контингента членов «Священной дружины», вербовавшихся преимущественно из среды аристократической, военной, так называемой золотой молодежи, сколько для тех реакционно-крепостнических элементов земства, для тех дворянских «корнетов», которые, «прогорая» в своих помещичьих палестинах, толпами устремлялись в Петербург для всяческих авантюрных «содействий», добывая себе бюрократическую карьеру и становясь здесь «деятелями». Такое понимание образа «Ноздрева» вытекает как из его предыдущей литературной биографии, данной Гоголем, так и из ее продолжения, дописанного Салтыковым: Ноздрев — «прогоревший консерватор», сделавший удачный донос и ставший деятелем-охранителем.
«Общество частной инициативы спасения» — как уже указывалось, сатирическое обозначение «Священной дружины» или, как ее называли сами дружинники, «Святой дружины» (см. о ней выше, на стр. 666). В упомянутой зарубежной брошюре Р. Фадеева и И. И. Воронцова-Дашкова «Письма о современном состоянии России» имеется рассуждение о пассивности общества, о практических трудностях привлечения его к делу борьбы с «крамолой». Указывая, что «обществу в массе известно о заговоре едва ли менее, чем правительству», что общество «заговору не сочувствует, однако ж молчит о нем», авторы видят причину этой пассивности в том, что бюрократия и полиция задушили «общество» и не дают ему никакого «простора действия», при наличии которого члены общества встали бы всеми силами и сообща противодействовать пагубному направлению»… «и не колеблясь соединили бы свои усилия с усилиями правительства». Как «наглядный образчик» к сказанному авторы приводят такой известный им эпизод. «К одному из первых наших писателей <Достоевскому. — С. М> явился молодой человек и рассказал, что недавно еще он был ярым нигилистом, членом тайных лож, но, прочитав разоблачения этого писателя <роман «Бесы». — С. М.> и сверив их с собственным опытом, пришел к убеждению, что наш нигилизм есть дело напускное, иноземное, направленное внешними и внутренними врагами исключительно к ослаблению России; что, узнав это раз, он не может оставаться безучастным к подобному явлению: убедившись же, как бывший заговорщик, в недостаточности правительственных средств для искоренения зла, предлагает учредить общество, которое разоблачило и убило бы нравственно шайку нигилистов… Что отвечал писатель? Он выразил, конечно, полное сочувствие видам обращенного нигилиста, но от образования всякого общества отказался по уверенности, что членов охранительного общества, соединившихся по собственному почину, потребуют к ответу за недозволенные общества… а в случае утверждения плана их властями, они станут во всех глазах чем-то вроде полицейских агентов и утратят всякое значение» (стр. 13 назв. брошюры). Достоевский отказался принять участие в практическом осуществлении предложения одного из ренегатов революции, но предложение это запомнили и «всеподданнейше» донесли о нем авторы «Писем», один из которых — Воронцов-Дашков («Амалат-бек» у Салтыкова) и возглавил скоро уже усовершенствованную и не боящуюся полицейских репрессий организацию «охранительного общества… членов, соединившихся по собственному почину». Boзможно, что это наименование из брошюры, которую как раз в дни работы над «Письмами к тетеньке» читал Салтыков, ближайшим образом послужило ему объектом сатирической парафразы («Общество частной инициативы спасения») для обозначения «Священной дружины».
