- Все сроки вышли, - говорит Чернов. - Область должна рапортовать о хлебосдаче... А чем мы можем похвалиться? Как ни округляй, картина тусклая... - он ворошит какие-то бумажки на столе. - Скажи, товарищ Клягин, неужели ты все добрал?
Клягин разводит руками.
- Все, товарищ Чернов, и еще немножко... - Он потупил голову.
- Чепуха! - раздается резкий голос Калоева. - Есть в районе хлеб!
Чернов удивленно повернулся к нему, Клягин поднял голову, моргает глазами.
- Нам точно известно, что колхоз "Труд" утаил зерно, - отчетливо говорит Калоев. - Не верите - в закромах поищите!
- Так это на трудодни оставлено, - тихо говорит Клягин.
- Раз такое положение в области, надо предложить Трубникову сдать зерно, - решительно заявляет Калоев.
- Как в других колхозах, - поддакнул заведующий отделом культуры.
- Да знайте же меру, товарищи! - вскипел Чернов. - Одни бездельничали, другие вкалывали на совесть - нельзя всех под одну гребенку стричь!
- Трубников хочет баранку кушать, а рабочий класс не хочет баранку кушать? - будто для себя говорит Калоев.
- Колхоз "Труд" выполнил план хлебосдачи на сто восемьдесят процентов! И если Трубников запланировал зерно в оплату трудодня, что ж...
- Трубников, Шмубников, - бормочет Калоев словно в легком трансе. Товарищу Ста-ли-ну рапортуем!.. При чем тут Трубников?..
Раннее утро. Дверь в кабинет Трубникова распахнута, мы видим его из приемной. Он сидит у окна, подперев голову рукой. За окном моросит сентябрьский дождик, будто слезы ползут по стеклу. С равными промежутками мимо правления проносятся тяжелые грузовики, высоко груженные мешками с зерном.
В правление заходит Прасковья. Долго, жалостливо глядит на Трубникова и бесшумно выскальзывает прочь Трубников не заметил ее - взгляд его намертво прикован к окну...
Хозяйственный двор колхоза. Уныло моросит дождь. У склада зерна люди в зеленых ватниках задергивают брезентом мешки, загруженные в трехтонку.
У одного грузовика, уже готового к отправке, захлопывают задний борт. Стоя возле кабины, Кочетков получает от начальника автоколонны накладную.
Семен Трубников запирает ворота опустевшего складского помещения.
- Ты чего домой не идешь? - окликает его Доня. В дождевике и высоких резиновых ботах, с кошелкой в руке, Доня, видимо, наладилась за покупками. Семен подошел к супруге.
- Зерно сдавали, нешто не видишь? - Он кивает на грузовики.
- Ладно брехать-то! Зерно когда еще сдали!..
- Значит, не все сдали, - степенно говорит Семен.
- Господи! - Доня закусила нижнюю губу. - Это ж наши трудодни вывозят!..
- Tc!.. Дурища!.. - Семен боязливо оглянулся на людей в зеленых ватниках. - Начальство знает, что делает... А мы... Мы и без Егорова хлеба проживем
- Да как же он на это пошел? - с болью, но понизив голос, произносит Доня.
- Так его и спросились! - Он понижает голос до шепота - и в самое ухо жене - Это ему Калоев подстроил., за студентов. Только смотри. Тсс! - И громко, мстительно говорит Семен: - Нехай и в "Труде" люди за палочки вкалывают.
- Надо же!
- Это еще что! - довольный впечатлением, говорит Семен. - Его вовсе хотят из партии турнуть!
- ...Врешь?! - говорит Доне ошеломленная продавщица сельмага, рябая деваха в перманенте.
Доня стоит у прилавка в окружении жадно любопытствующих слушательниц
- Очень надо! По всей области звон идет, одни вы дуры темные...
- Чего же все-таки от него хотят?
- Ясно чего! Или, говорят, к законной жене вертайся, или партийный билет на стол!
- Неужто так и сказали?
- А вы думали, за двоеженство по голове погладят?
В магазин вошла Надежда Петровна. Она слышала последние слова, и смуглое лицо ее матово побледнело. Но ее никто не заметил.
- А Егор Иваныч что, - интересуется продавщица, - к брошенке вернется?
- Не... он Надьке преданный, - тихо замечает Полина Коршикова.
- Преданный, не преданный... Партийный билет-го один, а такого добра, как Надька, хоть завались!.. - ехидничает Доня.
- Донь... - толкнула ее в бок старуха Самохина, глазами указывая на вошедшую.
- А плевать я на нее хотела! - закусила удила Доня - Не уважаю! Вцепилась мужику в портки, и пропадай все пропадом!..
- Грязная ты! - проговорила Надежда Петровна,
- А все чище тебя! - с торжеством отозвалась Доня. Надежда Петровна, поникнув головой, повернулась и пошла к выходу.
Полина Коршикова нагнала ее, обняла за плечи.
- Это все неправда... неправда... Ну скажи, Поля? - в отчаянии спрашивает ее Надежда Петровна. - Ведь Егор не стал бы от меня скрывать?
Но Полина молчит, отводя глаза.
Трубников сидит у окна. Входит Кочетков, сбрасывает дождевик, вынимает какие-то бумаги из планшета и кладет в стол
- Раскулачили подчистую! - натянуто шутит он. - Можешь гордиться, Егор, теперь мы выполнили план госпоставок на двести процентов!
Трубников молчит. Кочетков подходит к нему и видит погасшее лицо друга.
- Ну ладно, Егор... Давай жить дальше.
- А как? - глухо произносит Трубников. - Мне стыдно людям в глаза глядеть. Выходит, и кто лодыря гонял и кто вкалывал кровь с носу - всех под одну гребенку обстригли...
- Никто тебя не винит. - Кочетков нервно закуривает.
- Ладно, помолчи... - Трубников снова смотрит на заплаканное окно, за которым с пробуксовкой ползет очередной грузовик с зерном.
Возвращается Прасковья и тихо проходит в кабинет. За ней появляются Игнат Захарыч, Самохина, кузнец Ширяев, Павел Маркушев.
За окном проползает новый грузовик.
- Да пройдут они когда-нибудь, мать их в душу?! - кричит в бешенстве Трубников.
- Слава тебе господи, выздоровел! - слышится густой бас Игната Захарыча.
Трубников оборачивается и видит свою испытанную гвардию.
- Вы чего тут?
- Прасковья панику навела. "Дуйте, орет, в правление, батька вешаться собрался!"
- Врет он как сивый мерин, - плюет Прасковья. - Сроду я таких глупостей не говорила. А что не показался ты мне - это верно. Сидишь как сыч, нахохлился, на себя не похож, я и погнала их сюда!
- В общем, Егор Иваныч, - решительно начинает Ширяев, но по скудности запаса слов заканчивает менее бодро, хотя и от души, - ты знай, что мы того... завсегда... одним словом... с тобой, значит!..
- Хорошо сказано! - одобряет Игнат Захарыч. - Завсегда!
- В "Маяке" сроду зерна на трудодни не давали, и ничего! - добавляет Прасковья. - А у нас и денежный аванс дали, и картошку, и грубые корма. До новины как-нибудь дотянем!
- Хлеб легче вырастить, чем людей, - говорит Ширяев. - Пусть мы зерна лишились, зато сохранили людской состав.
- Ну, хватит митинговать, - своим обычным жестким тоном говорит Трубников. - Давайте работать. А ты, Прасковья, смотри у меня - людей от работы отрывать! Тоже еще - народный трибун!
Посмеиваясь, колхозники выходят. Трубников глядит им вслед, затем поворачивается к Кочеткову.
- Вот люди... да за них десять раз сдохнуть не жалко!
"Егор, я ушла к Прасковье. Жить буду у нее. Так нужно. Надя".
Трубников протягивает записку Кочеткову. Они молча смотрят друг на друга, затем Трубников, как есть, без плаща и шапки, бросается на улицу.
В избе Прасковьи. Трубников и Надежда Петровна.
- Нет, Егор, нет, дорогой, - качает головой Надежда Петровна. - Так надо.
Она полностью овладела собой. Смуглое лицо ее полно доброты и спокойной решимости,
- А я и не прошу! - кричит Трубников. - Если ты не вернешься домой, я тебя!.. - Не зная, какой каре подвергнуть Надежду Петровну, вдруг выпаливает: -Я тебя из колхоза исключу!
- Довольно, Егор! - говорит она с непривычной твердостью. - Я ведь тихая, а коли тихий человек чего решит, его не собьешь.
И Трубников понял, что ему не переубедить Надежду Петровну. Ради него пошла она на самую трудную для себя жертву и не отступится, чего бы ей это ни стоило. Плечи председателя впервые поникли...
Завывает вьюга. Крутит белые спирали и гонит их по деревенской улице, словно снежные перекати-поле.
Кабинет Чернова. Владелец кабинета сидит за столом, его большое крестьянское лицо, как и всегда, кажется огорченным, но появилось в нем что-то новое: усталая ясность и, пожалуй, твердость.
- Надо нам потолковать по душам, Егор Иванович, - говорит Чернов.
- Ка-ак? - Трубников приложил ладонь к уху, лицо его в этот момент отнюдь не свидетельствует о ярком уме.
- По душам, говорю!.. - повысил голос Чернов. - Как коммунист с коммунистом...
- Не поздно ли? - туповато спросил Трубников.
- Лучше поздно, чем никогда...
- А-а! - Трубников делает испуганные глаза. Он оглядывает кабинет, подходит к тумбе с телефонами и снимает трубки.
- Что это значит? - в голосе Чернова удивление и недовольство.
- Такой разговор лучше без свидетелей вести! - дурашливо ухмыляется Трубников.
- Да бросьте вы... - отмахнулся Чернов.
С улицы донесся долгий звук автомобильной сирены. Чернов подходит к окну и раздергивает шторы. Трубников присоединяется к нему.
На площадь из-за поворота выскакивает черная машина и, в нарушении правил, мчится через площадь, оставляя на белом снегу широкие, дегтярно-черные полосы. Высвеченное фонарями, в задней стенке фургона четко обрисовалось зарешеченное окошко.
