море перескочить, и хвоста не замочить. Захотел прохиндей себе прибыли, а всем другим погибели. Это раньше про него говорили — не будь Хомой, на то и ярмарка! А теперь он уже ученый, теперь он уже и с кошиком, и с грошиком, потому как разжился шапкой-невидимкой. Хе, он такой, что и из дешевой рыбки наварит вкусной ухи!»
Но как ты поймаешь злодея, когда у него шапка-невидимка? Захочет — и накроет шапкой-невидимкой весь товар, захочет — сам наденет шапку-невидимку, захочет — и на вас натянет шапку-невидимку, так что вас не только никакая холера не найдет, но даже сам начальник районной милиции товарищ Венецийский!..
Из уст в уста передавали, будто бы странствующий Хома едва не отдал богу душу. В городе Жданове на берегу Азовского моря он зашел в ресторан «Золотая рыбка». В ресторане грибок-боровичок, к превеликому удивлению официантов, заказал одно-единственное куриное яйцо, к тому же сырое. И, к превеликому удивлению Хомы, сырое куриное яйцо в ресторане «Золотая рыбка» нашлось. Хома, одетый в свой импортный праздничный покойницкий костюм, присланный ему в подарок известной французской фирмой, был импозантен той изысканной импозантностью, столь характерной для любого жителя Яблоневки. Он не стал разбивать куриное яйцо ни с тупого конца, ни с острого, а просто кинул его в рот целенькое и необлупленное. Когда попробовал проглотить яйцо, горло перехватило судорогой. С нечеловеческим стоном Хома повалился на пол. Вызвали «Скорую медицинскую помощь», старшего куда пошлют проворно доставили в поликлинику по улице Апатова. Тут уже вынуждены были прибегнуть к хирургическому вмешательству. Когда после сложной операции изо рта незадачливого едока вынули не яйцо, которое тот проглотил, а живого, хорошо откормленного цыпленка, удивлению медиков не было границ.
Хома великодушно подарил цыпленка хирургу, спасшему ему жизнь. По просьбе медицинских работников поликлиники по улице Апатова в Жданове грибок-боровичок попробовал проглотить утиное яйцо — после чего у него изо рта достали живую утку, которую удивительный пациент подарил ассистенту хирурга.
Хому попросили проглотить гусиное яйцо — и изо рта его достали хорошенькую гусочку, которая перепала тамошнему стоматологу.
Поблагодарив за оказанную медицинскую помощь, грибок-боровичок исчез из поликлиники, а там еще долго велись всякие разговоры. Мол, такому уникальному пациенту нет цены, он мог бы обеспечить живой, а не свежезамороженной птицей весь коллектив лечебного заведения, никогда бы не было перебоев со снабжением, не пришлось бы больше бегать по очередям или переплачивать втридорога на базаре. Мол, жаль, что все пациенты не такие. У других пациентов или язва желудка, или грудная жаба, или какая-то производственная травма, другие пациенты не умеют глотать куриные, утиные или гусиные яйца, а от их язв желудка, грудных жаб и производственных травм никакой пользы не было, нет и не будет. О таких больных можно сказать, что они не веют и не мелют, что они и псу отдали б траву, потому что своего коня не имеют, и им все одно — хоть кукуй, хоть не кукуй.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
где рассказывается о встрече старшего куда пошлют с начальником районной милиции самим товарищем Венецийским, который ничуть не сомневается в алиби яблоневского колхозника
По правде сказать, не всех болванов в Яблоневке побили, не всем лбы раздробили, но если наш народ способен кошке хвост завязать, с ведьмой по чарке выпить, когда в космосе едва ли не пашет, не сеет и урожай не собирает, то что там ему эти болваны! Некоторые из них схоронились в бурьяне и оврагах, славные такие болваны, мордастенькие, лупоглазые, лопоухие. Ну, вылитый грибок-боровичок, каким его в разных частях света вырубали и вытесывали хомопоклонники всех мастей. Спрашиваете, так до чего додумались у нас? А додумались у нас этих болванов перелицовывать, личину их менять.
Попробуйте памятник новый или какой-нибудь бюст поставить. И деньги, и материал, и работа скульптора тут, а денег, и материала, и работы даже сам черт не напасется. Вот и приспособились в Яблоневке использовать настоящего болвана, немного топором или обухом топора подправлять ему физиономию или выражение глаз — и уже, глядишь, перед тобою не грибок-боровичок, а совсем другой фрукт.
Вот и появились во многих селах эти совсем другие фрукты. В одном месте, не без хитрой выдумки и изобретательности, перетесали старшего куда пошлют на заслуженного учителя, в другом — на знатного механизатора или знаменитого врача. И не такое еще случалось! В Сухолужье, например, омолодили одного болвана, прицепили ему галстук, сунули пионерский горн в руки и поставили в школьном дворе. В Виннице, в парке над Бугом, гранитного грибка-боровичка одели в куценькие спортивные трусы и приспособили к рукам весло. В Мелитополе гипсового старшего куда пошлют нарядили в рабочий комбинезон, поставили на центральный улице, а в левую руку положили большую гайку, которую Хома разглядывал с сардоническим выражением на лице. Конечно, встречались и другие интересные находки в этом жанре монументального искусства, которое так отважно взялось эксплуатировать дармовых болванов.
Частичная болванизация монументального искусства совпала с дальнейшими событиями, поэтому следует немного рассказать про эти трансформации Хомы, в которых — и фантазия, и полет мысли, и практичность.
Резонно заметить, что яблоневский сельсовет в лице председателя Игната Васильевича Перекучеренко в упряжке с председателем колхоза «Барвинок» Михайлом Григорьевичем Дымом наконец должны были отреагировать на это. Такая слава, разлетевшаяся не только по Яблоневке, а и по всему миру, такая огласка, ажиотаж, нездоровая сенсационность, а местные органы молчат, будто параграфов наглотались и эти параграфы стали у них колом в горле. Бывает, скажете? Бывает, что и вошь вдруг запевает, но какой любитель вокала станет слушать ее?!
В один прекрасный день Хому любезно пригласили в сельсовет пред светлые очи Игната Васильевича. Сначала грибок-боровичок решил, что Перекучеренко надумал полечить свое заикание, и поэтому сразу поспешил в сельсовет, потому что он никогда не отказывал больным людям и был готов помогать Перекучеренко и впредь — ему не жаль было своей исцеляющей магической силы. Но когда переступил порог кабинета, невольно растерялся.
У освещенного солнцем окна беседовали двое — председатель сельсовета и сам начальник районной милиции товарищ Венецийский. Когда скрипнули двери, они прервали свой разговор и уставились внимательными взглядами на грибка-боровичка.
Над головами у обоих светились нимбы. Над головой председателя сельсовета нимб напоминал серебристое свечение, а над головой самого начальника милиции товарища Венецийского нимб напоминал золотистое
