меня было настолько тесно, что оно выходило наружу. В эту минуту я не сомневалась, что весь мир чувствует то же самое. Единение с собой и единение со всем, что не я.
– Что это за музыка? – спросила я у Александра Ильича, когда тот вошел в комнату с подносом в руках, на котором стояли две чашки чая и блюдце с конфетами.
– Нина Симон.
– А я смогу… Смогу, как она?
– Если заниматься, то да.
Когда мама пришла в 16:00, мы попросили ее уйти еще на час. А чай остыл, и даже конфеты – мои любимые шоколадные – остались нетронутыми.
Второе мое любимое место, помимо дерева, – наш чердак. Здесь бабушка Роза сушит на льняной ткани орехи, сливы и абрикосы. Здесь дедушка Янкель хранит памятные знаки своей молодости: военные значки, фотографии с фронта, одежду, что давно не в пору. Здесь родители берегут свои воспоминания: одноглазые куклы, безрукие медведи, машинки без колес и моя коляска с пеленками. Здесь вьют гнезда ласточки: где-то между чердаком и крышей, увидеть их невозможно, но можно услышать. Услышать голодных птенцов и уставших родителей. Здесь люблю бывать я. Чердак – моя территория. По правде говоря, мне даже не пришлось его отвоевывать, взрослые не очень понимают радость пребывания в таком пыльном душном месте. Не переживайте, я уже написала об этом в свой блокнот. Когда вырасту, трепет к чердаку не исчезнет, и моим детям еще придется побороться со мной за это место, за этот мир, за мирный этот уголок. Но я вам обещаю, пусть иногда, но я буду пускать их к себе, на свой чердак – в свою нору, в свой дом.
Я лежу на ткани. Она впитала в себя запахи нагретых солнцем слив и абрикосов. Сейчас на ней сушится грецкий орех. Я слушаю пластинку, которую мне дал Александр Ильич. Александр Ильич – теперь мой друг. Благодаря ему я узнала, что, кроме классической музыки, есть еще «Битлз», «Пинк Флойд» и джаз. На папином проигрывателе крутится пластинка. Я затихла, ласточкины птенцы тоже. Надеюсь, я оказалась полезной, и теперь бедная мамочка этих ненасытных немного отдохнет, пока ее дети слушают музыку.
– Рыжик, вот ты где! – По лестнице на чердак взбирается дедушка Яша. Он иногда называет меня Рыжиком из-за веснушек на носу. – Что делаешь?
– Музыку слушаю.
Дедушка садится рядом и замолкает. Морщины на его лице разглаживаются, и глаза становятся такими ясными… Он о чем-то задумался. Отчего вдруг мой самый разговорчивый в мире дедушка молчит уже целых две минуты? Но улыбка на его лице говорит мне, что нет повода для беспокойства.
– Фрося, это что?
– Это джаз, деда.
– Рыжик, а о чем он поет?
– О том, что мир прекрасен.
– Он прав. – Немного подумав, говорит дедушка. – Рыжик, давай послушаем еще раз, – просит он, когда песня закончилась.
Взрослые звали нас на обед, потом взрослые звали нас на ужин. Но мир так прекрасен! Эх, так прекрасен…
– Это кто? – спрашивает у меня дедушка, взяв конверт от пластинки с фотографией человека на ней.
– Луи Армстронг.
– Что он у тебя тут делает?
– Играет. Это он поет.
– Он же черный, как черт! – И, помолчав немного, добавляет, глядя в сторону проигрывателя. – Ничего хорошего! Собирайся, мы должны ехать! – бросает конверт на пол и уходит.
Какие же они прекрасные – черные люди! Какие же они красивые!. Господь знал, что их не будут любить белые, поэтому подарил им таланты. Пусть не грустят! Подарил им божественные голоса. Они – еще одна прекрасная порода птиц. Подарил им пластичные тела. Они безоговорочно служат им в танце.
Дедушка Яша приезжает в Пущу-Водицу за родниковой водой. Три раза в неделю. Всегда с трехлитровой банкой в зеленой авоське. Родник находится недалеко от нашего частного дома. Заодно он приходит, чтобы забрать меня – сегодня я ночую на Подоле. Всю дорогу деда молчит, иногда лишь пробормочет: «Все хорошо. Так нет! Ему обязательно нужно быть негром или евреем!» И снова тишина.
Дедушка открывает ключом входную дверь, я вбегаю в квартиру и сразу – в сторону кухни. Я точно знаю: бабушка Оля там. А где же ей еще быть? Кухня – ее любимое место. Бабушка Оля любит два дела: готовить и раскладывать пасьянс.
– Бабулька! – бросаюсь я к бабушке.
– Фросечка! – бабушка целует меня в обе щеки.
– Тетя??! – кричу я.
За обеденным столом сидит моя любимая тетя Лола. Она – младшая сестра моего папы. Я ее редко вижу – все время куда-то уезжает. Всегда куда-то спешит, летит, бежит. Ни я, ни даже взрослые не могут ее никогда догнать.
– Фрося, как же ты выросла! Грудь уже начала расти? А, нет. Все еще медицинские прыщики! – мы обе смеемся и обнимаемся.
Внезапно тетя Лола замолкает и медленно приподнимается.
– Привет, папа.
– Приехала?
– Приехала.
– Надолго? Или как обычно?
– Надолго.
– Неужели?!
– Папа, я…
– Сколько нужно?
– Я не за деньгами, – отвечает уже сухо тетя Лола.
– Когда ж ты уже уймешься? Здоровая дылда, и все никак! То с одним, то с другим… – В один миг, как спичка, загорается деда.
– А я не могу без любви!
– Женой без любви не можешь, а бл. ю – пожалуйста?!!
– Яша!!! – кричит бабушка. – Ребенка бы постеснялся! – Бабушка целует икону Девы Марии и выводит меня из кухни.
– Я не бл…ь! – кричит тетя Лола и добавляет тихим голосом. – Я просто любвеобильная.
– Да тише вы! – кричит бабушка и закрывает меня в комнате.
Я прижимаюсь ухом к двери, но слов почти не разобрать.
– Вспомнишь мои слова! Закончишь, как те девки из борделя, который раньше был здесь на первом этаже! – кричит дедушка.
Внезапно я слышу скрип паркета у себя за спиной, разворачиваюсь и вижу перед собой Луи Армстронга, только этот Луи моложе и еще чернее, чем на пластинке. В эту минуту открывается дверь. В комнату забегает тетя Лола, становится рядом с Луи.
– Познакомься, папочка. Это мой муж Луи! Запомнишь или тебе записать? – говорит тетя Лола голосом, который я до сей поры еще не слышала, и целует мужа взасос.
Я понимаю, момент неподходящий, но в моей голове крутится пластинка с той дивной музыкой и слова: «Мир прекрасен».
В ту ночь дед Яша не ночевал дома. Утром, когда он вернулся, тети Лолы и дяди Луи уже не было. Они уехали.
Дедушка Янкель на седьмом небе от счастья, когда я говорю ему, что хочу почитать в его кабинете. Он, как никто в нашей
