семьи. Его отец ходил в море мотористом. В то время мы знали не понаслышке, что тот, кто работает в море, имеет хорошую зарплату, даже не смотря на невысокий ранг. Но в Мишиной семье родители деньгами распоряжались так, что сын почти ничего не имел. Он питался в столовой, а если не наедался там, что случалось гораздо чаще, чем обратное, он покупал себе хлеб и лапшу.
Я сидел погруженный в книжку, и вдруг раздалась пожарная тревога. Я вскочил со стула, расплескав чай по столу, и несколько секунд пытался вспомнить, что говорил командир на инструктаже по поводу сработки сигнализации. Мысли мешались. Я испугался и пытался собраться. На стендах были подробно расписаны действия каждого по всем тревогам, но ввиду собственной безответственности их никто не читал. Я кинулся к стенду, пробежался по тексту и снова окунулся в память.
Конечно, тревога не была ложной. Сработал датчик пожарной сигнализации, и сердце у любого первокурсника, столкнувшегося с этой проблемой на своей вахте, упало в пятки. Но в тоже время, ничто вокруг не горело. Никто не спешил выскакивать на плац перед экипажем со своими вещами. Но что-то случилось, и паника росла. На мгновенье я позабыл обо всем на свете, и лишь бешенное чувство долга вырывалось наружу… И вдруг я вспомнил.
Селектор.
Напротив главного входа на каждый этаж имелся селектор, по которому дневальный мог выходить на связь с дежурным по академии. Этой связью я и воспользовался, как только сигнал пожарной тревоги смолк. Но на связь вышел не дежурный по академии, а его помощник. От него я узнал, что дежурный уже спешит в наш корпус для проверки, а сигнал сработал на нашем этаже в кубрике номер 431, где жили мы с Мишей.
К тому времени, как проверяющий поднялся на наш этаж, Игорь успел увести девушку в другой кубрик и спрятаться сам. Я не смог его найти, хотя точно знал, что он не покидал казарму и отсиживается у кого-то под кроватью. Таким образом, дежурный по академии застал в нашем кубрике только Мишу, который стоял в балконных дверях и пытался вытеснить дым наружу.
Миша ни словом не обмолвился об Игоре. Он изложил в объяснительной свои действия, а когда дежурный поинтересовался, откуда в кубрике взялся дым, я сказал, что, скорее всего, его затянуло через открытое окно. Туалет, где курить разрешалось, находился далеко отсюда.
Проверяющий ушел, а Игорь так и не появился. Завтра нас ожидал очередной разбор.
Глава 6
Наказание
За инцидент с пожарной сигнализацией Мише дали выговор от начальника академии. Приказ о наказании курсанта зачитывался публично перед всем строем. Взыскания от начальника академии в нашей роте имел каждый пятый, но никогда прежде командир не зачитывал приказ так громогласно. Мой дед словно хотел, чтобы его услышали на небесах. Я видел, как ухмылялся Игорь, стоя позади строя. Любимый друг был рядом с ним, и они о чем-то перешептывались. Мордак кивал и посмеивался, Игорь что-то рассказывал. Этот инцидент явился прямым доказательством превосходства подлости над честностью. Игорь и не подумал никому сознаваться. Он подстроил схему под себя. В рапорте дежурного он значился на смене в патруле и никак не мог находиться в кубрике в тот час. Я находился на посту дневального роты. И… остался один Миша. Кому же еще курить в помещении, как не человеку, который вообще никогда не брал сигарету в рот.
Вот так просто решаются задачи, если у тебя подвешен язык. Игорь знал, что Миша не побежит доказывать правду. Командира роты даже не смутил тот факт, что Миша никогда не пробовал курить. Главное оставалось за вниманием. Теперь все знали, кого им стоило выгораживать. Кто никогда не будет кричать и вопить за справедливость. Кого можно с легкостью поставить в наряд и не думать о последствиях. Миша привык сидеть в кубрике и делать уроки. Он привык общаться только со мной, и только во мне он находил поддержку. И когда я изъявил желание доказать его правоту, он мне ответил:
— Все нормально. Ничего же не случилось. Никто не сгорел, никто не погиб, никто…
Глава 7
О папе
актически до две тысячи седьмого года я жил с мамой в маленьком селе далеко от Новороссийска. Туда мы переехали после развода. До поступления в морскую академию я неплохо закончил школу, и понял, что жизнь в половинчатой семье — не означает полный крах. Мама воспитывала меня, как могла. Она надеялась, что я поступлю в военный ВУЗ и стану человеком. Не знаю, догадывалась ли она, что ни один военизированный ВУЗ не позволит нам видится так часто, как это было до две тысячи седьмого года. Но случилось то, что случилось, и после поступления я стал появляться дома только два раза в год. Все остальное время я оставался в казарме, иногда пересекаясь с отцом, который жил в пригороде Новороссийска.
После развода родителей я унаследовал одну яркую взаимосвязь. И мама и папа жили долго в полном одиночестве с той разницей, что у мамы был я, а у отца не было вообще никого, кроме собаки, регулярно облаивающих всех соседских кошек. Прошел огромный промежуток времени, прежде чем папа нашел себе другую женщину.
Все произошло, как в обычной жизни двух взрослых людей. Они познакомились на дне рождении общего друга и решили попробовать. Женщину отца я видел до академии всего раз, но после, в телефонных разговорах отец рассказывал о ней столько всего, что этот момент должен был настать. Ее звали Марина, и она была младше папы на десять лет.
В отличие от моего отца, Марина после неудачного брака осталась с дочерью. Чудесную малышку я полюбил с первого взгляда. С того времени я стал посещать их дом чаще.
Спустя месяц мне самому стало казаться, что эта семья то, о чем только можно мечтать. Иногда я ночевал у них, а утром шел обратно в академию. Тот короткий зимний месяц запомнился мне волной спокойствия и равновесия. Как будто на земле наступил мир, и каждый из нас словно нашел то, что искал. Отец бросил пить. В его сердце поселилось надежда на благополучие и, глядя на него, мне самому становилось хорошо.
