тяжелый, насколько могла оказаться рука Макса при неосторожном слове. Например, при слове Тупица.
— Здорова, вафел! — он бросил на меня короткий взгляд, чтоб удостовериться, не Бах ли вернулся в кубрик.
На экране появилась обнаженная девушка, и Макс отреагировал:
— О!
Я мельком осмотрел кубрик, пытаясь найти койку Юры. Именные листочки были сорваны, а кровати аккуратно заправлены, точно подготовлены к проверке. Я решил, что Рома уезжал последним, а Макс пришел совсем недавно. Странно, что вонь, смердевшая, как от покойника, заполонила помещение так, будто Тупица пробыл здесь уже сутки.
Макс продолжил разглядывать обнаженную девушку, а я подошел к ближней кровати и заглянул под подушку. В любой другой момент, я бы удивился своей наглости, но сейчас мои мысли были заняты другим. Мне требовались эти ключи, потому что с дедушкой творилось нечто выходящее за рамки.
— Ты че тут шаришься, Деня, бля? — он коротко оглянулся, но увлеченный происходящим на экране, вряд ли ждал ответа. Он говорил со мной, как со стеной.
— Где кровать Юры?
— Че?
— Где кровать Юры? — повторил я, девушка на экране исчезла, и Таранов обернулся.
Габариты Макса были огромными, а стул под ним маленьким и хлипким. Пока он поворачивался, одна из ножек подогнулась, и он чуть не оказался на полу. Разноцветный экран ДиВиДи проигрывателя оставил на его лбу зеленоватый отпечаток. Я подумал, что Мордак, Игорь и Юра ушли в ночной клуб втихую, без него. Наверное, чтобы лишний раз не позорить самих себя. Я их понимал.
— Он ключи от канцелярии не оставлял? — вопрос был дурацким, но другого я не подобрал.
Макс посмотрел на меня, как на олигофрена.
— Нет, — буркнул он и снова повернулся к экрану.
— Где его кровать?
— Вон, — он ткнул пальцем на верхнюю койку. — Но ключей там нет. Он их с собой забирает. Думаешь, я сидел бы сейчас здесь, если бы у меня были ключи от канцелярии?!
Я подумал, что будет делать Тупица-Макс в дедушкиной канцелярии. Допивать остатки виски? Или играть на старом компьютере в пасьянс? Канцелярия — место не менее странное, чем сам Тупица-Макс, и тянуть туда может лишь избранных.
— Не шарься здесь, понял?! — бросил он, после того, как я заглянул под последнюю подушку. — Вали отсюда, пока я тебя не угандошил!
Я его послушался. Рассчитывать на то, что Юра оставит ключи от канцелярии в своем кубрике, было бессмысленно. Слишком много неблагоприятных друзей проходило через эти двери. А вот кубрик писаря, имеющий более тихих хозяев, меня не подвел.
Серега оставил связку ключей прямо на столе.
Кубрик был закрыт, и недолго думая, я вытащил из окошка стекло и открыл замок с внутренней стороны. Было немного жутко ощущать себя в шкуре Сантиста, но такого требовало обстоятельство. Я ни на секунду не забывал о дедушке. К тому же, ключи я вовсе не воровал, a брал на время.
Писарь не стоял в нарядах и не посещал построения. Такой вольготности он добился у командира роты благодаря ответственности, одной из которых были ключи от самых важных дверей роты. Поэтому, я посчитал своим долгом вернуть связку на место. У меня не было злого умысла подставлять их хозяина.
Я вернулся к канцелярии и приложил ухо к двери. Было тихо до тех пор, пока не щелкнул замок. Потом раздался едва уловимый шепот:
— Нет…
Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Горела лампа, и помещение пребывало в тускло-желтом сиянии. Мой взгляд плыл по вещам, и я словно входил в комнату, не решаясь переступить порог в реальности. Дверь открылась шире. Я увидел дедушкину ногу, упертую в ножку стола. Подобно тому, как Тупица-Макс смотрел в экран ДиВиДи плейера, дедушка смотрел перед собой.
Я вошел и притворил дверь.
Командир роты не пошевелился. Он сидел на полу, распухший и взъерошенный, будто только что слез мотоцикла. Форменный китель валялся под диваном. Белая рубашка, застегнутая всего на одну уцелевшую пуговицу, висела на нем, как на колхозном чучеле. Один ботинок лежал под столом, другой на столе. У меня сложилось впечатление, что дедушка кого-то сбивал им. Кого-то, в кого он хотел попасть еще папками с документами, старыми книгами и канцелярской утварью, включая переполненную окурками пепельницу.
— Забери его, — прохрипел дедушка трясущимися губами. — Забери их всех, только оставь меня в покое!
Он подергал ногой, сильнее упираясь в ножку стола.
— Чертов идол!!
Сперва, мне показалось, что он разговаривал с собственным ботинком. Но потому как трогательно и испуганно звучал его голос, я понял, что дело состояло в другом. Дедушка что-то видел перед собой, и этот объект вызывал в нем неимоверный ужас. Его руки сводило дрожью. А по шуму его дыхания я бы подумал, что кто-то бьет его палкой по спине.
— Дедушка? — я сделал шаг вперед.
Конечно, я подозревал, что он пьян. Напился до чертиков, из-за чего летал в галлюцинациях. Но некая осторожность побудила меня не полагаться на это мнение. И здесь я не ошибся. Дедушка был абсолютно трезв. Трезв от страха. Он сидел ко мне полу боком, и я видел, как по его лицу текут слезы. Он трясся, кусал губы, скоблил ногтями по полу, и все это происходило с неизменной деталью. Он не спускал глаз с одной точки.
Дедушка смотрел поверх ботинка, лежащего на столе, в то место, куда обращен каждый дневальный, заступающий в суточный наряд. Только сейчас за столом никто не сидел. Стул пустовал, как лысое дерево в период зимовья. Ботинок не двигался. Документы лежали мертвым грузом, и даже рассыпанный пепел на них застыл, как лед. Я уже подумал вернуть его в сознание, когда спинка стула начала перемещаться из стороны в сторону, словно кто-то ее толкал.
Дедушка выдохнул и застонал. Его руки уперлись в пол. Он отрицательно замахал головой и залепетал очередные мольбы.
— Дедушка, там никого нет, — прошептал я, и вдруг понял, что на меня он не обращает никакого внимания.
