женщину, что я смеялся над собой, над собственными же действиями и движениями в последнее мое утро? А действительно, зачем я умывался, брился, душился? Не уверен, что черви в ужасе отпрянут завтра от моего тела, едва учуяв аромат духов и мыла; для чего я вожусь со стрелками брюк, подбираю галстук, цвет носков, чищу зубы, ногти, забочусь о своей обуви и прическе, которая непременно должна прикрывать мою блестящую плешь? Что это? Предпочтение «утонченной смерти» «смерти безобразной»? Или всесильная власть привычки?
Привычка… Воистину, власть привычки не идет ни в какое сравнение с любой другой формой власти, ибо она порабощает человека, который, тем не менее, продолжает считать себя свободным. Не приведи Господь мне начать перебирать в памяти лица людей и вдохновляющие их мелкие, смешные привычки – моя голова тотчас же пойдет кругом.
Вдруг я вспомнил о Хишаме. Я знал, что ʼУмм Зайдан вывела его в сад и оставила на свежем воздухе, надеясь, что утреннее солнце вернет здоровье его стопам, развяжет его язык или хотя бы немного развеселит беднягу. И правда, мальчик сидел там в своей коляске, которую мы недавно смастерили специально для него, чтобы он мог тихо шелестеть двумя каучуковыми колесами там, где ему только вздумается. Сейчас он остановил ее возле клумбы шипастых белых роз, заботливо обложенной садовником причудливыми каменьями.
Хишам смотрел на розы так, как философ смотрит на величайшие тайны вселенной, он настолько был увлечен, что даже не заметил моего присутствия, хоть я и стоял на расстоянии вытянутой руки. Огромная голова моего сына наполовину была озарена солнечными лучами, тогда как вторая ее половина была усеяна целой россыпью прозрачных росинок, чуждых и свету, и темени. Примеривший на себя эту удивительную маску кареглазый ребенок неотрывно смотрел на розы, и, ей-богу, никто не мог бы сказать, что именно вызывало в нем столь неподдельный интерес. Он просто завороженно наблюдал за стеблями, лепестками, шипами и облепившими клумбу бабочками… Кто знает, быть может, он видел там кое-что еще – что-то вечно ускользающее от нашего слуха, обоняния или глаза.
Я смотрел на это любимое мною существо, и сердце готово было выскочить из моей груди. С самого его появления на свет я не ощущал ничего подобного, но сейчас каждую клеточку моего тела, буквально каждый волосок наполняет невероятное чувство любви. Как бы я хотел отдать ему свой язык, свои ноги, свое дыхание, всю свою кровь! Как бы я хотел из своей любви сотворить лучшие картины для его глаз, красивейшие мелодии для его ушей, нежнейшие сны для его мысли и сердца! Ах, если бы я мог превратить свое тело в доспехи, что раз и навсегда уберегут его от клыков несчастья и когтей скользкого зла!..
Я чуть не потерял сознание, вспомнив про то, что этот ребенок, уже потерявший мать, спустя считаные часы потеряет и отца. В чем же он так провинился перед судьбой? Он ведь и без того родился безмолвным инвалидом! Все тела суть тюрьмы; но до чего же страшно отбывать наказание в изуродованной природой тюрьме, в этой тюрьме-в-тюрьме!.. Так же обстоят дела и с «семейным» нашим статусом. Все мы – сироты, но до чего же сиротливы те, кто потерял своих отцов и матерей! Они – сироты сирот. Действительно ли Бог «за вину отцов наказывает сыновей»? Справедливо ли посылать оскомину в рот тем, кто никогда не ел винограда отцов? А может, природа самостоятельно, словно некий ребенок, невежда или пьяница, решает поиграться человеком и создает существо, подобное Хишаму? Умно! Так никто никогда не поймет природный порядок (если, конечно, он вообще существует).
Мысли с ужасной скоростью разбегаются, но я возвращаю их обратно к Хишаму – к правде, что переполняет мою самость, к истине, которой и ради которой я живу. Она в моей крови, в моих костях, в моей плоти, она в моих извилинах, в ударах моего сердца. Я забываю о том, что этот день – мой последний в этом мире, что меня многое связывает с другими людьми; долгие мгновения я размышляю о природе – ее небрежности или порядке, ее несправедливости или праведности.
Мною, наконец, овладело долгожданное, удивительное чувство: я ощущаю себя морем, переливающимся через край и не теряющим ни одной своей капли. Во мне каким-то чудом прибывает вода, не знающая преград или берегов. Первые мои волны тянутся к Хишаму, а вслед за ним – к белым розам, к бабочкам, к саду, деревне, горам, синему небу над ними, солнцу… Эти нежные, беззлобные, чистые волны готовы преодолеть само бесконечное, чтобы бережно, с материнской нежностью омыть всякую живую или неживую вещь. Эти вещи – знамение красоты и чистоты, и нет никакой разницы, например, между совой и летучей мышью, газелью и кузнечиком, жасмином и елкой, царем и изгнанником, гением и невеждой, верным и неверным, Полярной звездой и дорожной пылью.
Все превратилось в бесформенное, бесцветное, безвкусное месиво, и я стал этим всем. Нет у меня отныне ни врагов, ни конкурентов, меня не пытают минуты и секунды, никто не тащит меня вперед или назад, вверх или вниз. Я ничего теперь не боюсь в этой вселенной.
Последнее, что пришло мне на ум, – это вопрос о природе нового моего чувства. Кажется, я долго подбирал слова, пока не понял: это чувство зовется любовью. Так я впервые за долгие годы понял смысл жизни как таковой.
Да, мое сердце исполнилось любви, когда я смотрел на своего ребенка и пытался постичь то, что таится в его чистом сердце и удивительной голове. Он смотрел на розы не мигая. Что завело его в этот мир неподвижного созерцания? Розы? Бабочки? Солнце, воздух, небо? А может, сожаление о том, что ему суждено прожить всю жизнь в узкой и темной тюрьме?.. Я не знаю.
Не знаю, сколько времени я стоял и смотрел на сына, который даже не замечал моего присутствия, но отчетливо помню, что, будучи уже не в силах сдерживать свои чувства, бросился к нему, обнял со спины и горячо поцеловал в затылок. Он же отпрянул от меня, словно ужаленный, перевернул коляску и упал в куст жасмина, и в тот миг, когда он падал, мои уши оглушил его крик:
– Папа! Что ты со мною сделал?!
Я остановился как вкопанный, не веря своим глазам и ушам, меня била дрожь. Не будь я свидетелем этой сцены, то подумал бы, что у меня лихорадка. Я толком не мог вымолвить и слова.
Хишам заговорил! Действительно ли это он
