- Ты припомни, Василий Алексеевич, сколько раз я говорил тебе, что крыша протекает и семена могут сопреть. Даже заявление тебе подал. Неужто забыл?
- Врет он все. Ничего не говорил!
- Василий Алексеевич! Я же заявление тебе подал после отчетного собрания, а ты его в стол бросил. Я еще сказал, что насчет семян, а ты сказал, что сам все знаешь. Вспомни! - упрашивал Попов.
- Врешь! - твердил Герасимов, не глядя на Попова.
Андрейкин снова постучал Симочкину и, когда тот вошел, приказал:
- Иди с ними и обыщи стол председателя колхоза.
Найдешь заявление Попова - тащи сюда.
Заявление нашлось в ящике стола среди старых ненужных бумаг.
- И теперь будете отпираться? - переходя на "вы", спросил Андрейкин зло.
- Чего отпираться? Не видал я этой бумажки, да ее там никогда и не было.
Направив Герасимова в райцентр Приреченское под конвоем Симочкина, уехал и сам начальник райотдела.
Результатами своего розыска внешне казался довольным, бодрился, а где-то внутри копошилось сомнение.
"Мог ли старый коммунист Герасимов пойти на такое подлое дело?" А кто еще? Ответ на это "кто еще?" и успокаивал: нет никого!
II
Милиционер Симочкин со своей канцелярией располагался в небольшой комнатушке с отдельным входом рядом с кабинетами председателя сельсовета п председателя колхоза. Посредине комнаты стоял кухонный стол, окрашенный суриком и покрытый кумачовой скатертью, испещренной чернильными пятнами.
Много места занимал на столе самодельный письменный прибор, сооруженный из толстой доски, с двумя чернильницами-непроливашками.
Неудобно расставив ноги по обе стороны стола, на табуретке сидел Симочкин и писал. Ему не удавались канцелярские обороты речи, а писать простыми, обычными словами он считал признаком необразованности.
На приветствие вошедшего Киреева Сймочкин реагировал с достоинством человека, занятого важным служебным делом, то есть головы не поднял, на вошедшего не глянул, а молча продолжал писать. Неторопливо дописал бумагу, искоса посмотрел на' ровные строчки, взял другую ручку и расписался красными чернилами. И только после этого поднял глаза на вошедшего, узнал Киреева, вскочил и отрапортовал:
- Старший милиционер Сймочкин! Возвратился из служебной командировки и приступил к исполнению своих прямых обязанностей. От товарища начальника райотдела получил надлежащие указания и нахожусь в полном вашем распоряжении.
Киреев дал Симочкину задание проследить за работой ревизионной комиссии колхоза, самому осмотреть семенной склад и составить акт о порче семян.
Молодой чекист не мог примириться с мыслью, что коммунист Герасимов, чапаевец-убийца, что он поднял руку на комсомольца, селькора. Все улики против него казались случайным стечением обстоятельств.
Он покинул обжитый Андрейкиным кабинет председателя сельсовета, никого к себе не вызывал, а сам "пошел в народ". Его открытое, добродушное лицо, доверчивый взгляд серых глаз, простота и непринужденность в обращении с людьми развязывали языки.
Говорили по-разному. Которые похитрее, те старались выпытать у молодого следователя, что он узнал по этому позорному для села делу, но большинство колхозников искренне старались помочь найти убийцу и охотно пространно рассказывали все, что знали, слыхали, предполагали о покойном Белове и об арестованном Герасимове.
Запомнились слова колхозного шорника:
- Хоть и грубоват был с народом Василий Алексеевич, а человек он правильный. Коммунист, одним словом. Разве он пойдет на такое дело? Не знаю, как там Андрейкин искал, а только не нашел душегуба. И пока его не найдут, всем нам неспокойно, будто все виноватыми ходим.
А седой, благообразный старик со строгим, как на старинных иконах, ликом и со злыми глазами, честил Герасимова:
- От такого дуролома всего ждать можно. Колхоз до чего довел? Семян и тех нету. Неужто лучше не нашли хозяина? Попов Григорий, тот бы навел порядок. Таких мужиков поискать.
Ровным тихим голосом рассказывала Анна Макаровна о своей вдовьей жизни.
Илюше исполнилось три года, как мужа Степана угнали на германскую войну. Воротился домой большевиком и вскоре ушел в Красную гвардию. Пал от бандитской пули. Сиротой рос Илюша. В голодные годы кое-как перебивались. Все, что осталось от мужа, променяла на хлеб. Только корову и могла сберечь.
Вырос Илюша здоровым да ладным. Хорошо учился и матери помогал по хозяйству. Окончил школу крестьянской молодежи. К тому времени колхоз образовался. Стал Илья бригадиром. (Не сказала Макаровпа, хотя и знала, что прочили Илью на председательское место.)
- Любил он рассказывать, как жить будем. Такой выдумщик! Скоро, говорит, мама, и в Заболотье будем пахать тракторами, электричество проведем, радио...
Из-под припухших покрасневших век Анны Макаровны тихо струились горькие слезы.
Киреев, стараясь говорить спокойно, попросил бумаги и записи Ильи.
- Забрал Андрейкин. Книжки и газеты в кладовке. У нас есть такая кладовочка с окошечком. Зимой в ней стоят кадушки с грибами и ягодами, а весной там ничего нет. Я кладовочку приберу, вымою, Илюша принесет лиственницы - от нее дух хороший. Летом, бывало, дождик стучит по крыше, и так хорошо спится там после работы. В этом году я рано прибралась в кладовке, и накануне того дня Илюша перетащил туда все свои книжки и газеты. Поди посмотри!
На самодельном столике у маленького оконца - аккуратная стопка книг и газет. Киреев, перебирая эту стопку, наткнулся на исписанный лист бумаги.
"В "Крестьянскую газету". У нас в Заболотье орудует классовый враг Попов Григорий - кладовщик колхоза... Хлеб ворует, самогонку варит, семена колхозные погноил. Председатель доверился этому вредителю и сам попался, как кур в ощип... Попов прибрал к рукам беспризорника Дмитрия Свинцова, у которого родители померли от голода в двадцатом году, и так его разлагает, что даже писать неудобно... Пора положить конец проискам врагов колхозной деревни".
Взволнованный находкой, Киреев еще раз прочитал черновик корреспонденции и засунул его в карман.
Вернувшись в избу, он спросил Анну Макаровну, с кем встречался Илья накануне своей гибели, кто знал, что он пойдет в село Перевал.
- В тот день у нас в избе, кроме Митьки, никто не был. Парень такой есть в деревне. Сирота. Я его иногда обстирывала и подкармливала, а потом бессовестные мужики приохотили парня к самогонке, и к нам он стал редко заходить. Прижился у кладовщика Григория. Но на Митьку я не думаю. Илья ему поперек дороги не стоял. Да ведь и Василий Алексеевич тоже не был ему супостатом.
III
В село Перевал Киреев съездил в тот же день и в сум.ерки вернулся обратно. У старого почтаря узнал, что за последние два месяца через почтовое агентство в "Крестьянскую газету" не было ни одного письма.
Никакой ошибки! Уж он-то за двадцать лет работы на одном месте знает, кто кому пишет, а в газету письма редкие, и он такого забыть не может.
На квартире Киреева ждал Симочкин. Он услал куда-то бабку Арину и стал докладывать.
- Осмотрел я кладовую, сам лично на крышу лазил. Кровля-то плотная, а в двух местах пробита, как бы с умыслом продырявлена, но и доказать невозможно: мало ли как случается! А Герасимов мог и не знать, а то бы не оставил без последствий. Беспокойный мужик. В народе, товарищ Киреев, происходит какое-то волнение. Не верят, что Герасимов виноват, и ждут, когда я преступника найду. Был у меня до этого кошмарного преступления сильный авторитет, а теперь вот пошатнулся.
- Ну а кладовщик Попов как? Надежный?
- Вредный элемент. И скользкий, как налим.
Ведь семена он погноил, а обвинить трудно: что теперь докажешь против бумажки? Но с Беловым он никак не сталкивался, у них отношений никаких не было.
Перед уходом Симочкин сказал:
- Встретил меня сегодня наш деревенский портной. Турка по прозвищу. Трепач, одним словом, а знает много, только не разберешь, где врет, где правду сказывает. Подъезжал он ко мне с разными вопросамиразговорами. Он что-то пронюхал, однако мне не говорит. Потолковали бы с ним - может, путное что скажет.
К Турке Иван Петрович зашел под предлогом заказать кепку. В шапке стало неловко ходить, не по сезону. Чернобородый, небольшого роста крепыш со смешливыми черными глазами, Турка отказался от заказа: не мастер, не шапочник, нет материала.
И спросил:
- Долго у нас гостить будете?
- Как справлюсь с делом, так и уеду.
- Ну что ж, оставайтесь, - милостиво разрешил Турка. - Посмотрите, как мы живем-можем.
Он отложил работу и пригласил на улицу подышать свежим воздухом. Уселись на крылечке. Турка достал из кармана трубку, набил самосадом и задымил. Во влажном воздухе ранней весны, напоенном запахами тающего снега и навоза, махорочный дым был "приятно-раздражающим. Киреев тоже взялся за кисет.
- Видали, какая у меня баба широкая? - издалека начал Турка. - Пятерых принесла, и все парни.
