это чувство придавило меня, придушило и заставило выйти из неиссякаемого пассажирского потока, чтобы отдышаться и не отнимать ладонь от груди до тех пор, пока я не ощутила себя готовой вновь влиться в людской поток, вернуться в жизнь твердой поступью, приложить карту к турникету и с высоко поднятой головой выйти на Пикадилли белесым поздним утром.
По Пикадилли я шла очень медленно, размышляя об увиденном в подземке и моей реакции. Завтра Ариана, старшая из моих двойняшек (на целых сорок пять минут), уедет из родного дома, улетит на другую сторону света. В Хитроу отвезу ее я, помашу на прощанье у входа в зал вылета, притворяясь, будто не испытываю ни малейших опасений, только воодушевление при мысли о грандиозных возможностях, что открываются Ариане в Сиднее. А затем мы с мужем останемся наедине с Фран, с проблемой Фран, с Фран, которая в последние несколько недель внезапно и стремительно из нашего дитя превратилась в проблему — да такую, что ошарашила нас с мужем обоих, и в обозримом будущем нам вряд ли удастся опомниться, во всяком случае, не раньше, чем отыщем тропу, которая вывела бы нас из трясины, сотворенной дочерью, на безопасное место. Но пока эта тропа даже не просматривалась.
На Пикадилли я приехала не от нечего делать, но с определенной целью: купить Ариане подарок на память. В универмаге «Фортнум» я почти сразу нашла то, что искала, — чай. Ариана всегда с удовольствием пьет чай — для нее это вкус дома, — а я всегда с удовольствием завариваю ей свежую порцию. Купив упаковку с шестью разными сортами и серебряными чайником и ситечком в придачу, я попробовала вообразить, как в безликой комнате студенческого общежития в Сиднее Ариана наливает чай в кружку с британским флагом, отхлебывает, и первый же глоток переносит ее на нашу кухню: она сидит, уперев локти в старую сосновую столешницу, а ее волосы искрятся под лучами заходящего солнца, что пробиваются сквозь ветви яблони в нашем зимнем саду.
Надеюсь, вдали от дома чай ее утешит. Либо (что, надеюсь, вероятнее и даже лучше) утешения ей не понадобятся.
Год был 2013-й, первая неделя января, то беспорядочное межеумочное время, когда рождественские празднества уже позади, но жизнь пока не вернулась к норме. Испытывая необходимость в чем-то привычном, обыденном, я решила выпить кофе в баре Британской академии кино и ТВ. Возможно, я встречу там знакомых. Мне не повредило бы поболтать с кем-нибудь, посплетничать и обменяться любезностями.
Бар был почти пуст, так давала о себе знать построждественская усталость. Из знакомых нашелся только один — мужчина, сидевший в одиночестве за столиком на двоих у витрин с киноафишами, смотревшими на улицу. Марк Эрроусмит. Не самая подходящая кандидатура для непринужденной беседы о том о сем. Но, как известно, нищие не выбирают. Марк так Марк. Подойдя к его столику, я выждала, пока он оторвется от своего макбука.
— Калиста, — произнес он, — дорогая! Какой приятный сюрприз.
— Можно к вам присоединиться?
— Разумеется.
Он закрыл компьютер, сгреб бумаги, освобождая место для моего капучино, купленного в баре.
— Простите за то, что захламил столик, — сказал он. — Меня наконец пригласили на встречу с «Фильм 4» на следующей неделе. Они хотят взглянуть на бюджет, что не может не предполагать серьезных намерений с их стороны. — Подровняв последнюю стопку бумаг, он упрятал всю кипу в пластиковую папку.
Марку давно перевалило за шестьдесят. Стройной фигурой он похвастаться никогда не мог и, однако, чем-то походил на Берта Ланкастера в картине «Местный герой» [2]. (Говорю же, мне кто и что угодно вокруг напоминает о кино.) Некогда у него был вдохновенный взгляд — еще лет десять назад, — но постепенно блеск его глаз померк от затянувшегося невезения. Последние лет двадцать пять, а то и больше, Марк носился с одним и тем же проектом. В конце 1980-х он обзавелся опционом на роман Кингсли Эмиса, по тем временам автора достаточно востребованного, и посему затея Марка выглядела вполне реалистичной. Он легко заручился согласием именитого режиссера, а также трех-четырех доходных актеров, любимцев публики. Но по какой-то причине финальный денежный транш отменили в последнюю минуту, и режиссер сразу стал недоступен, затем двое из актеров стали недоступны, а внешность одного из оставшихся медленно, но верно утрачивала доходность, и не успел Марк осознать, что происходит, как проект начал распространять запах гнили, ощущаемый всеми, кроме самого Марка. На его режиссерском счету значилась пара довольно успешных постановок — художественный фильм и мини-сериал, снятый для Би-би-си-2, повторного показа, впрочем, не удостоившийся, — но с тех пор Марк не сделал ничего, а поиск средств на воскрешение к жизни заведомо провальной экранизации Кингсли Эмиса превратился в навязчивую идею. Марк сделался завсегдатаем Киноакадемии, каждый день сидел за столиком на двоих со своим макбуком в ожидании встречи с тем, кто, может, прочел (а может, и нет) пятнадцатый вариант сценария и кто, по слухам, знаком с тем, кто знаком с кем-то из сотрудников некоего хедж-фонда, где к концу налогового года завалялись деньжата, которые необходимо куда-то пристроить, так почему бы не вложить их в создание фильма по не слишком выдающемуся роману, написанному человеком давно подзабытым и чье имя настолько не на слуху, что с тем же успехом можно предлагать к экранизации «Желтые страницы». Однако Марк упорно не желал сдаваться; с годами усы его поседели, и дымка с красными прожилками горечи заволокла глаза.
Тем не менее дом на юге Франции остался при нем, двое его детей от второго брака учились в частных школах, и никто понятия не имел, откуда он берет деньги. Но поскольку я нередко сталкивалась с подобным положением дел среди британцев, вывод напрашивался сам собой: Марк попросту живет на старые деньги, те, что его семья копила из поколения в поколение, виртуозно припрятывая от государства. Это соображение уберегло меня от чрезмерной жалости к Марку. А кроме того, я ни на секунду не забывала, что за последние лет десять я тоже не сделала ничего существенного, так что не мне было его жалеть.
— Вы много работаете? — задал Марк вопрос в лоб, хотя я бы предпочла более витиеватую формулировку.
— Не особо, — призналась я. — Видели?.. — Я назвала британский фильм, снискавший скромный успех в
