было времени. Вскрыв коробку, я выковыряла ложкой изрядный шмат и размазала по крекеру. От изысканных, тончайших орехово-грибных ароматов язык мой сомлел. Текстура была твердой, но кремовой. Блаженство. Я ковырнула еще, потом еще, а когда опомнилась, оказалось, что за десять минут я умяла половину содержимого коробки.
— О господи. — На пороге кухни стоял проснувшийся Джеффри. — Все настолько плохо?
— Тебе не понять, — ответила я с набитым ртом, — насколько хорош бри, когда все плохо. По части сыров ты неандерталец.
Джеффри предпочитает чеддер или, в крайнем случае, красный «Лестер». В сырах он ничегошеньки не смыслит.
Усевшись напротив, он налил себе полбокала «Ла-фройга».
— Все будет хорошо, — объявил он.
Я опять намазала бри на крекер и слопала в два приема.
— С чего вдруг?
— Да ни с чего, просто само собой. Жизнь идет своим чередом.
Подумав, я нашла такой ответ не слишком убедительным.
— Наши дочери уже взрослые, — продолжил Джеффри. — И это чудесно, правда? Они превратились в красивых молодых женщин…
— Дело не только в этом, — раздраженно перебила я.
— Тогда в чем еще?
— Ты обратил внимание на музыку в тех двух фильмах?
— В общем нет.
— Ну да, ты поступил разумно, заснув.
— И что там не так с музыкой?
— Это была не музыка, а просто… шум. Набор штампов. Ни одной мелодии, ни одной новой идеи… И это принимают на ура. А то, что пишу я, никому не нужно. Господи, да мне не заказывали музыку к фильму уже целых пятнадцать лет.
— Индустрия не та, что была прежде, все это понимают. С другой стороны, у тебя появилось время заняться чем-нибудь еще.
— Чем-нибудь еще? Например?
— Я думал, ты сочиняешь новую вещь… связанную с Билли Уайлдером, разве нет?
Так оно и было, но музыка не решала всех моих проблем.
— Что меня ждет, Джеф? — Я схватила его за руки. — У меня есть два таланта. Два занятия, что составляют смысл моей жизни. Я хороший композитор, я хорошая мать. Сочиняю музыку и воспитываю детей, в этом я мастер. Теперь же мне дают понять, что мое мастерство более никому не требуется. На обоих фронтах я терплю поражение. Капут. А мне всего-то пятьдесят семь! Но для меня все кончено. — Отняла у Джефа бокал с виски и допила залпом. И зря, очень зря, виски и бри друг с другом не в ладах, ни в коей мере. — Что меня ждет? — повторила я.
* * *
Следующего утра, вот чего я боялась до жути на самом деле. Почту доставили, как назло, рано, когда мы с Джеффри завтракали. Ариана у себя в комнате заканчивала укладывать чемоданы. Фран была в душе. Когда она спустилась на кухню, ей уже было пора уходить. Она устроилась на временную работу в Caffe Nero [4], ее смена начиналась через полчаса. В почте было письмо для нее с логотипом «Национальной службы здравоохранения» на уголке конверта. Фран вскрыла конверт:
— Четырнадцатого января. Через неделю в понедельник.
Она имела в виду день, на который ей назначили процедуру… по прерыванию беременности.
Дочь протянула мне письмо, я прочла, но не нашлась что сказать. Высказался Джеффри:
— Что ж, наверное, чем раньше, тем лучше.
Встав из-за стола, я шагнула к Фран, мне хотелось обнять ее, но она ловко увернулась.
— Я опаздываю. — Фран надкусила тост и выпила кофе залпом. — Пока, до вечера.
— Ты попрощалась с сестрой?
— Ой… забыла. — Она побежала наверх.
— Они расстаются почти на полгода, — сказала я Джеффри. — Как она могла забыть?
— Подростки — существа странные, — ответил он.
Наверху Фран задержалась минуты на две, не более, а спустившись, мигом надела куртку и шагнула к входной двери, словно предстоящая долгая разлука с сестрой-двойняшкой ее ничуть не волновала.
— Значит, тебя это устраивает? — спросила я, когда Фран открывала дверь. — Назначение на процедуру?
— Ну да.
— И ты действительно хочешь пройти через…
— Мама, не сейчас, ок? Я опаздываю. Поговорим в другой раз.
— Ты постоянно откладываешь этот разговор…
Но Фран уже торопилась по дорожке к выходу на улицу. Я беспомощно смотрела ей вслед, потом вернулась в дом. Джеффри, жуя тост, читал «Гардиан».
— Я что, единственная в этой семье, кто умеет переживать? — набросилась я на него. — Одна наша дочь беременна, другая улетает в Австралию. Почему только я не могу чувствовать себя так, будто ничего особенного не происходит?
— Это все твои средиземноморские корни, — ответил Джеффри, и тут я взбесилась.
— Афины не в Средиземноморье находятся! — закричала я. — И моя мать родилась в Лондоне, а отец был наполовину словенцем, и подавлять эмоции я научена не хуже любого из вас.
— Одни и те же обстоятельства люди воспринимают по-разному, — ответил Джеффри очередным по-идиотски глубокомысленным обобщением.
— Ты даже не соизволишь поехать с нами в аэропорт, — не унималась я, хотя упрек был несправедливым.
— У меня лекционный день, — развел руками Джеффри. — Расписание составлено полгода назад. Пойду попрощаюсь с ней прямо сейчас.
Он поднялся в комнату Арианы. Как и мне, серьезной работы в киноиндустрии Джефу давно не предлагали, и он все больше времени проводил в Школе кино и телевидения в Биконсфилде, обучая студентов. Конечно, он поехал бы с нами в аэропорт, если бы не преподавал сегодня. В этом я не сомневалась. Я просто срывала на нем злость и печаль. По-моему, если вы прожили в браке лет двадцать пять, можно позволять себе нечто подобное, хотя и нерегулярно.
Я встала у стеклянной двери, за которой начинался наш сад.
Мы жили (и до сих пор живем) в террасном доме с четырьмя спальнями в Хаммерсмите. Купили мы
