с этого окрика и началась жизнь нового бомжа.
Пришли к церкви. Василий Нинку с Егором поставил у входа в храм со стороны улицы Казанской, да так, чтобы Нинка стояла по одну сторону входа, а Егор – по другую.
– Да пожалобней ты, пожалобней! – посоветовал он Нинке, – и руку не убирай, так и тяни.
Сам с Виктором встали у другого входа, со стороны Красноармейской.
Постояли недолго. Часика три. Но денег на еду хватит дня на два. И не только на еду.
Василий держал свою семью в строгости. (именно, так окрестил Виктор эту странную компанию). Строгость заключалась в том, что выпивать боярышник, тройной одеколон и другие там лосьоны и все остальное спиртосодержащее разрешалось только строго по воскресениям.
И никаких иных праздников.
Отрабатывал со всеми свою еду и новенький. Первые недели он никак не мог забыть, что предприниматель. Ещё вчера успешный. А сегодня он, по сути, бомж. Это надо же! Проиграл в суде коттедж, бывшей супруге, которая ушла к его бывшему менеджеру-юристу. Машину отжали должники.
Под давлением "братков" передал им свой бизнес – цех по производству мягкой мебели. квартиру в малосемейке вчера подарил дочке, с ключами и сертификатом на право собственности. Вторую квартиру еще раньше тоже передал сыну, и остался гол как сокол.
В настоящее время философствующий бомж и живущий среди бомжей
Но за месяц такого бытия как-то все и привыклось.
Он помнит, как ржали мужики, когда его вырвало от куска колбасы, принесенной Егором из соседнего контейнера с мусором. Виктор, оголодавший на нее, набросился, с какой жадностью ел.
И как рвало его тут же в кустах, когда увидел ползающих внутри аппетитного куска груду белых рощеников его рвало!
Как ржали над ним мужики. И лишь Нинка одергивала их:
– Как вам не стыдно. Человеку плохо.
Вот и сегодня он уже по устоявшейся привычке пил чай.
Чай был невкусный. Вода пахла хлоркой. Просроченная заварка отдавала легкой плесенью. Но Виктор пил жадно и с удовольствием этот живительный напиток.
У него, наконец, появились первые искорки интереса к происходящему вокруг, апатия, бессильная на все на все и на всю злость или обида иди досада даже непонятно, но чай был хотя и невкусный, но в своей затхлости и невкусности горячим, обжигающе горячим и возвращающим Виктора в сегодня, в сегодняшние реалии.
И он цепким умом предпринимателя почти хозяйским взглядом уже без брезгливости и предубеждения разглядывал свое новое жилище.
Пил чай. Молча разглядывал. Молча рассуждал.
Хотя что-то случилось с ним после той драки, после пинков бывших братков по голове. Она все еще гудела, как барабан, иногда вокруг этого барабана мирно и тихо покачивалась или покруживались и березки, что росли вокруг их жилища, и голубое небо, в котором облака тоже как-то странно перемешивались друг с другом, как когда-то, уже Виктор и не помнил, кто, но какая-то красивая девушка, имя которой почему-то сейчас не вспоминалось, помешивала ему сливки в кофе.
Виктор сидел неподвижно на пеньке у входа в жилище, а мир вокруг него как живой покачивался, покачивался, покачивался…
Мир новый и какой-то светлый и тихий, и приятный даже.
Виктор, слушая рассказы Егора, слезливые по пьяни рассказы Нинки о семье о детях, сданных ею в детский дом, воспоминания Василия, и все больше проникался ощущением новизны своей жизни, проникался тем, что он, его душа в полной мере принимает этот мир, простой откровенный и искренний.
Такой новый, такой необычный, а главное свободный мир, мир солнечный, лесной, пахнущий березовой рощей, по которой так маняще и призывающе шумят и проносятся поезда, товарняки, пассажирские, электрички, предлагая дальше и больше, предлагая путешествия и обещая новые впечатления, новые места, новые знакомства.
Нет, говорил себе, нет вот это и есть моя мечта, моя жизнь, да я создан для нее или она для меня, неважно. Неважно это. Важно вот то, что есть сейчас. Вот это солнце. Эта полянка.
Эта старая школьная парта, на которой он не вмещавшийся в нее, вытянул ноги, но с таким удовольствием сидел и слушал шелест листьев, стук вагонных колес, щурился от яркого солнца, которого он не видел с неделю.
Виктор вздохнул полной грудью, вздохнул с радостью, свободно, может быть впервые в жизни так спокойно и уверенно.
Все.
Он принял решение.
Никуда он не пойдет. Никому он не будет мстить. Ни с кем он не будет бороться. И вообще он наплюёт на все эти блага, работы, заботы.
Он будет здесь в этом мире. Он останется здесь в этом свободном мире. В мире, который ни от кого не зависит. В мире, в корт никто ни от кого не зависит, в мире, где каждый идет своей дорогой. Где каждый сам по себе. где каждый свободен от все, и никто никому ничего не должен.
А то, что нет постоянного места жительства, то, что нет документов, так в этом вся сила в этом вся красота и в этом вся соль его нынешнего существования. Он свободен. он счастлив.
Он один.
Он БОМЖ!
– Эй, – услышал он голос Василия, – бери сумки, пошли. Пойдем в продовольственный. Сегодня просрочку выносят на помойку. Надо успеть.
Шли не быстро. Кто-то зевал, кто-то, протирая глаза. Не было принято в их компании умываться. Да и негде. Так, встали, в кусты сходили, отряхнулись, волосы, скатанные от грязи, пригладили и вперед.
День сегодня особый. Солнце только что появилось над тем местом, где должна быть река, легкий туман, еще не развеявшийся с ночи, остался позади в оврагах у березовой рощи. Впереди просыпался город.
Василий загрузил всех: Нинке дал две редушки, Егору мешок из-под сахара, и Виктору тоже, несмотря на его хворобу, не отошедшую после падения с моста, тоже дал две небольшие сумочки.
– Куда идем-то? – спросил Виктор, потирая все еще ноющее плечо.
– Куда надо, туда и идем. – огрызнулся Егор.
Виктор уже привык к его косым взглядам, после того как Нинка громко рассмеялась над рассказанным Виктором анекдотом. Но Виктор уже перестал обращать внимания на этого длинноного, длинноволосого хлюпика с вечно шмыгающим и сырым носом.
Виктор уже понял: парень нытик, ни на что не способен и к Нинке относится как-то уж слишком по сыновьему, тихо глядя на нее влюбленными глазами.
– Да не тебя спрашиваю. – тоже слегка огрызнулся на него Виктор, – Василий, так куда идем-то?
– Да ты иди, куда все идут. – ухмыльнулась Нинка, подхватив Егора под локоть, – с нами не пропадешь.
Васили с Виктором немного поотстали. Вот Василий и рассказал.
«Что-то у меня бессонница была, и он часика в четыре утра как-то отправился на незанятую еще никем, недавно организованную помойку. Вернее, как сейчас модно называть место сбора бытового мусора, что на Блюхера, да почти рядом в Хлыновицей. Контейнер тут поставили недавно и бомжующая братия еще не успела его
