от и до. Вернулся, а мамы нет. Дом сгорел. Старый был. Стоял в самом конце деревни.
Вот тогда все у меня в жизни что-то и перевернулось.
Поехал с другом в город. Устроиться хотели на работу. Но со справкой меня не брали никуда. А документы в доме сгорели.
Поздний ребенок, Егор, был долгожданной радостью для своих родителей. По тем временам появиться у мамочки за сорок было просто чудом для первородящей. удивлялись врачи, радовались мать и отец.
Отсюда и все остальное.
Вся остальная последующая жизнь его была сплошным праздником, сплошным баловством, сплошным счастьем.
Так может продолжалось бы всю жизнь. Есть такие люди. Они гордятся тем, что их "поцеловал" бог, и они не обманывают, нет они не хвастаются. У них действительна по жизни все хорошо, все идет своим чередом. И достаток, и деньги.
Все прибывает к ним как бы само собой без всяких усилий, без всяких забот.
Вот и Егора долгое время казалось – "бог поцеловал".
Да заболела мать. Да потом через годик ушел за ней и отец.
И все. И покатилась его судьба. Куда-то вниз.
А куда Егора и не интересовало.
В армию он не пошел. Что-то с ногой, когда в детстве упал с лошади.
Ну и ладно. Не очень и хотелось.
Дом содержать не умел. Запустил.
Приехала тетка, мамина родная сестра, поувещевала, поувещевала, да видит, толку нет.
Переехала в дом со всей своей семьей.
Модно тогда было из города в деревню переезжать. Экзотики горожанам захотелось
А Егор?
А что Егор? отправился с другом, таким же неприспособленным к жизни пьянчужкой на заработки в Московскую область. Где-то поработали разнорабочими. Что-то и заработали.
Но и это им надоело.
Прибились к группе бомжей на Ярославском вокзале.
Но попали в жесткую такую иерархию, где и деньги надо было зарабатывать попрошайничеством и старшому отдавать.
А так никто тебя ни кормить, ни прикрывать не будет.
Надоело.
Друг Ванька где-то затерялся на московских улочках.
С ним даже история такая вышла. Слышал о ней Егор, да что-то не очень поверил. Не бывает так. Что за сказки в наше время.
Но с удовольствием потом по нескольку раз рассказывал эту историю постоянно всем, кто по его бомжевой дороге оказывался рядом.
А вот Егор никак его не принимал. Сразу как-то подозрительно с явным оттенком неприязни относился с Виктором.
Никак он не мог себе представит, чтобы человек, имевший свое дело, живший богатой и счастливой жизнью, не знавший ни бедности, ни недостатка вдруг взял вот так все бросил, и влился в их кампанию неудачников.
А себя Егор считал именно таким.
И в неудачах своих винил только обстоятельства. И то, что отобрали его дом наглые соседи – полуродственники, десятая вода на киселе, и то, что не сложилось у него с семьей, и то, что зла он от всех этих несуразно и неправильно именно на него вывалившихся обстоятельств. Потеря паспорта. Увольнение с работы.
Вот у него Егора действительно обстоятельства. Действительно, он после смерти сердобольной своей мамочки остался гол, как сокол. А этот?
Купался, купался в богатстве и вдруг на тебе. В бомжи подался. Сироткой притворится.
Нет. Ту что-то нечисто.
– Может, убил кого? Вишь взгляд какой тяжелый бывает. Прямо смотреть в глаза ему страшно. – шептал он Нинке в тишине своей теплой котельной хаты, под звук падающих капель воды и похрапывание Виктора, и усталое сопенье Василия.
Нинка ничего не понимала из его горячего шепота. Лишь успокаивала, похлопывая грязной рукой по плечу.
– Спи уже давай. Завтра рано вставать. К магазину к пяти часам надо.
Как-то, после очередного похода, под большой пачкой картона, Егор разоткровенничался:
– А я выбрал себе эту жизнь сам.
Виктор оглянулся, поправив два обломка тяжелой чугунной трубы:
– Ты выбрал сам? – спросил он, удивившись так, что даже остановился.
Егор, усмехнувшись невесело, покачал головой и отхлебнул из картонного мятого сточника холодный давно остывший чай.
– Да. это мой выбор. И я не жалею о том.
Помолчали.
Виктор вспомнил, как он оказался здесь, в мире, незнакомом ему ранее, в мире людей без прошлого, без судьбы, без будущего, в мире бомжей.
– А что, – усмехнулся он сам себе, – мне нравится даже здесь. Живут люди спокойно, тихо, никому не мешают. Металлолом, бумагу, картон да бутылки собирают. Сдают. Деньги получают. Питание покупают. А вот в трех магазинах им удалось договориться, даже не знаю как, им просроченные продукты даже дают. Из тех машин и коробок, что для свиней предназначены. А там чего только нет: и йогурта, и сметана и другая молочка, и выпечка, и хлеб заплесневевшим. Ну и что просрочен. Вкусно. Даже он, Виктор, постоянный посетитель "Конюшни", самого элитного ресторана города, и то привык, приспособился, ни разу не траванулся.
И вообще, – Виктор вздохнул с каким легким и глубоким удовлетворением, оглянулся на этот тихо и спокойно шумящий лес, стройными рядами и аллеями вытянувшийся вдоль железной дороги, на мягкое и показавшееся ему таким удобным кресло, – и вообще, а почему бы и не пожить какое-то время с ними? Мужики спасли, приютили. Поживу, оглянусь.
Он потянулся. Подмигнул выходящему из-за легкой беленькой тучки солнцу, и повторил:
– А что. А вот и поживу. Ведь я тоже сейчас кто? без документов, без денег, без всякой собственности, без всего, брошенный всеми. Без фабрики.
Вот здесь радужные мысли его сразу исчезли. Налетела новая тучка. Подул холодный ветер. Он тряхнул головой. Забыть. Забыть надо все прошлое.
Вздохнул и полез по холодной железной лестнице вниз, к ним, к себе. Пахло вкусным гороховым супом из просроченных пакетов. Вкусно.
– Ты знаешь, если нас назвать профессиональными бомжами, то есть людьми, живущими в свое удовольствие за счет жалости других, то мы в этой сфере не одиноки и не являемся изобретением сегодняшней российской действительности.
– Как это так? – Виктор даже забыл о том, что он должен коверкать хоть немного свою речь, смахивая немножко на чуть тронутого, ударившегося когда-то головой. Вот уж удивил Егор. Не ожила Виктор от этого реально юродивого пацана такое услышать.
– Да. – спокойно продолжал Егор, разрывая пакет просроченного горохового супа и принюхиваясь к его содержанию.
– А нищие на Руси и на Киевской, и на нашей всегда были. Ты что думаешь, раньше рай был?
Да полны были наши города и села нищим, «каликами», «юродивым». Да испокон веков были они на Руси. И не то, что сейчас! Сейчас нас, по сравнению с теми временами, сущие единицы. Раньше толпами нищие ходили по Руси. А сейчас что? Мы, бомжи. Да нас никто не видит. Посмотри, как мы устроились. Большой тепловой узел. Никому не мешаем. На глаза не шаримся. Иногда нас пускают профнищие городские к храму. Но мы туда и не стремимся. Там другие. Там у них все прописано. Там бизнес. А мы больше по помойкам, по свалкам, по металлолому, по картонным коробкам, по
