как назло, тянуло на интимные разговоры.
– А знаешь что? Я тебе завидую, – изрекла она.
Люси не ответила. Единственным ее оружием оставалось немногословие. Со стороны оно могло показаться безрезультатным, поскольку этот словесный поток не иссякал, но стоило дать слабину – и ручеек превращался в неудержимую лавину.
– Для тебя нынче возможен секс с теми, кого ты раньше даже представить не могла в своей постели.
Люси не считала подобную перспективу слишком уж завидной: если в ее жизни такое произойдет, вряд ли можно будет расценивать это как достижение. В конце-то концов, такая возможность открыта для любого дееспособного человека, стремится он к ней или нет. Но статус Люси как свободной женщины не давал Эмме покоя: раз за разом ее будто тянули за язык. Для Эммы, которая за долгие годы супружества ни разу не попыталась ни скрыть, ни оправдать полную несостоятельность своего мужа как в спальне, так и в любом другом пространстве, развод означал только одно – секс, а Люси думала: вот ведь парадокс и/или глупость, ведь ее собственный опыт доказывал, что развод – это как раз отсутствие секса. Иными словами, одиночество Люси служило экраном, на который Эмма проецировала свои бесконечные фантазии.
– Чего ты ищешь? В мужчине?
Очередь притихла: то ли в действительности, то ли в воображении Люси.
– Ничего я не ищу. Ничего.
– Тогда зачем сближаться?
– Абсолютно незачем.
В этих ответах крылся лишь небольшой фрагмент очень длинной истории. А из любой длинной истории можно наугад выдернуть слова «ничего», «не», «зачем» и наделить их таким смыслом, который иронически перевернет все задумки рассказчика.
– Опрятности, – неожиданно вырвалось у Люси.
– То есть?
– Ты спросила, чего я ищу.
– Брось, подруга. Ты достойна большего.
– Опрятность – важное качество.
– Разве для тебя не важно, чтобы он был привлекателен? Остроумен? Без материальных проблем? Хорош в постели? Чтобы не сдувался в решающий момент? Чтобы любил оральный секс?
Сзади кто-то прыснул. Поскольку очередь к этому времени полностью умолкла, хохоток, по всей вероятности, вызвала Эмма.
– Нет.
И вновь лапидарный ответ не сказал всей правды, даже малой толики.
– А я бы искала именно такого.
– Я узнаю́ про Дэвида больше, чем хотелось бы.
– Ну, он аккуратист, этого не отнимешь. Благоухает, как Джеймс Бонд.
– Вот смотри. У него ведь нет ни одного из тех достоинств, на которые ты меня нацелила, однако сама его не бросаешь.
Если вдуматься – а она, вообще говоря, впервые задумалась об этом только в начале недели, – опрятность действительно важнее чуть ли не всех качеств, приходивших ей в голову. Допустим, Эмма сумеет найти для нее потенциального партнера, отвечающего чертами характера и личности самым высоким требованиям или – как минимум – тем, что Люси, вконец растерявшись, могла бы с ходу назвать в очереди за мясом. Допустим, скоро выяснится, что этот фантастический мужчина любит живые цветы и фильмы Асгара Фархади [1], предпочитает городскую жизнь загородной, читает книги – нормальную литературу, а не романы про террористов и подводные лодки, умеет – да, умеет! – доставлять и получать удовольствие от орального секса, по-доброму относится к ее сыновьям, что этот рослый, красивый, платежеспособный брюнет исповедует либеральные взгляды, наделен чувством юмора и мужским обаянием.
И вот в один прекрасный день он пригласит ее на ужин в какое-нибудь неброское, шикарное, модное заведение, и при встрече она сразу почувствует, что от него дурно пахнет. Понятно же, правда, что на этом история закончится. Неопрятность перечеркивает все остальное. Равно как и злоба, и судимость (даже предполагаемая) за домашнее насилие, и расовая нетерпимость. Не говоря уж об алкоголизме и наркомании, но это само собой разумеется, особенно после всего, что выпало на ее долю. Отсутствие негатива куда важнее любого позитива.
Люси мрачно подумала, что испытание уже совсем близко. За дверью, как она успела заметить, царил хаос. Там очередь раздваивалась, и оба хвоста упирались в дальний торец мясной лавки, так что проблема не сводилась к тому, чтобы всего-навсего протиснуться внутрь. Сразу за дверью жались люди из середины очереди, именно здесь эта змея изгибалась, а значит, чтобы протиснуться в конец, нужно было поработать локтями, так как скопище покупателей превратилось из упорядоченной линии в плотную толпу, где получить хорошего тычка могла не только преградившая путь старая гвардия, но и сама непрошеная конкурентка.
– Думаю, мы обе поместимся, – сказала Эмма.
– Там и для одной места не хватит, – возразила Люси.
– Вперед.
– Не надо, прошу тебя.
– Кажется, вам уже пора заходить, – поторопила женщина, стоявшая за ними.
– Я только что сказала подруге, что это невозможно, – отрезала Люси.
Из магазина вывалилась парочка с лопающимися пластиковыми пакетами, откуда торчали кровавые мясные оковалки: умнешь такие припасы за неделю – и заработаешь тяжелое сердечно-сосудистое заболевание вкупе с раком желудка, зато в следующий раз субботняя очередь станет чуть короче.
Эмма толкнула дверь и вошла.
– Мало того, что она к вам примазалась, – сказала женщина сзади.
Об этом Люси успела забыть.
– Так теперь где она – а где вы.
Здесь явно чувствовался какой-то намек.
Набрать мяса на сто двенадцать фунтов – это сильно. Джозеф прикидывал в уме, на чем эта парочка захочет сэкономить: откажется ли, к примеру, от бифштексов из вырезки или от филейных рулетов, но нет. Услыхав стоимость, те двое и бровью не повели. Когда ему впервые довелось озвучить покупательнице трехзначную сумму, он сделал виноватую мину, больше похожую на гримасу, как будто готовился причинить той дамочке реальные физические муки. Но она, как он понял, нисколько не мучилась, и его кольнуло такое чувство, что он малость оплошал. Когда в следующий раз возникла сходная ситуация, он не стушевался, зато покупатель начал егозить: мол, родня приезжает, а иначе он не стал бы так шиковать, не по карману ему, то-се, пятое-десятое. На районе публика живет не особо рафинированная, ходят в джинсах, говорок простецкий – до принца Чарльза им далеко, но денежки у людей водятся, отчего порой даже непонятки возникают. Джозефу, по правде говоря, все это побоку. Он цель поставил: заполучить для себя все то, что есть у них, и не сомневался, что у него получится. Заработок его в мясной лавке – сто десять фунтов в день, но это вовсе не значит, что он должен косо смотреть на тех, кто накупает мяса на сто двенадцать.
Сейчас его другое беспокоило: когда «трехзначная» парочка вышла, в торговый зал втиснулась горластая блондинка. Вот где реальная холера, причем какая: по субботам эта тетка начинала с ним заигрывать, отпускала шуточки насчет сосисок и удлиненной корейки, а Джозеф не знал, что в таких случаях полагается отвечать или делать, а потому просто растягивал губы в улыбке. Поначалу он пробовал уйти в сторону, чтобы ее не обслуживать, но вскоре понял, что это еще хуже: она даже не
