и всех портних Третьего мира, шьющих модные тряпки, которые мы покупаем за пару евро в универмагах дешёвой одежды (вечно одна и та же деталь, никак не связанная с другими, как на конвейере), за гроши горбатящихся над машинками по четырнадцать часов в день, в подгузниках, чтобы не тратить времени на походы в туалет, а после заживо сгорающих прямо в тех же огромных фабриках-тюрьмах. Шить – дело прекрасное, творческое, им нужно заниматься в удовольствие, а не так, НЕ ТАК.
События и персонажи, описанные в этой книге, – плод авторской фантазии. Однако все эпизоды основаны на реальных случаях, о которых я узнала из рассказов бабушки, ровесницы главной героини, из тогдашних газет, из писем и открыток, которые она хранила в чемодане, из воспоминаний о наших «семейных беседах» [1]. Конечно, мне пришлось слегка обработать факты, заполнить пробелы, придумать дополнительные детали, добавить персонажам характеры, в паре случаев заменить финал... Но события, подобные тем, о которых вы прочтёте, действительно происходили, как гласит старая пословица, «даже в лучших домах».
«Приходящие портнихи» были некогда весьма распространённым явлением, их держали все зажиточные семьи вплоть до моей юности, особенно после войны, когда без «восстановления» или перелицовки имевшейся одежды прожить было невозможно: одежда фабричного производства и магазины готового платья, сперва прет-а-порте, а затем и домов высокой моды, появились гораздо позже. Но даже с началом бума больших универмагов и падением цен на одежду люди побогаче, стремившиеся выглядеть элегантно или выделиться из общей массы, продолжали носить платья и костюмы, сшитые «на заказ», – правда, теперь уже известными мастерами в крупных ателье.
Время «приходящих портних» прошло. И главная цель этой книги – в том, чтобы они не были забыты.
ЖИЗНЬ МОЯ, СЕРДЦЕ МОЁ
Мне было семь, когда бабушка начала доверять мне отделку одежды, которую шила дома, пока заказчики не приглашали её поработать у них. Из всей семьи только мы с ней и остались в живых после эпидемии холеры, выкосившей, не разбирая пола и возраста, моих родителей, братьев, сестёр и всех прочих бабушкиных детей и внуков, приходившихся мне, соответственно, дядями, тётями, кузенами и кузинами – до сих пор не могу понять, как нам двоим удалось избегнуть той же участи.
Мы, конечно, были бедняками, но вовсе не из-за эпидемии: наша семья испокон веков могла похвастать разве что силой мужских рук и сноровкой женских пальцев. Бабушка, её дочери и невестки славились на весь город мастерством своих стежков, а также честностью, надёжностью и чистоплотностью на службе в господских домах, где они одинаково хорошо исполняли обязанности горничных и заботились о гардеробе, да к тому же и готовили прилично. Мужчины же нанимались каменщиками, грузчиками, садовниками – в нашем городке таких брали неохотно, но пивоварня, дробилка, мельница и особенно бесконечные траншеи для прокладки водопровода время от времени по-прежнему требовали неквалифицированной рабочей силы. Не помню, впрочем, чтобы мы голодали, даже если приходилось ютиться в одном из подвалов исторического центра: на скромную квартирку, подобающую людям нашего класса, денег не хватало.
Когда мы остались одни, мне исполнилось пять, а бабушке – пятьдесят два. Чтобы снова наняться в одну из тех семей, где она служила в молодости и где получила хорошие рекомендации, сил у неё было ещё вдосталь, но взять с собой ребёнка ей никто бы не позволил, а отдавать меня в городскую богадельню или сиротский приют, под присмотр монахинь, она не хотела: слишком уж дурной репутацией пользовались такие заведения. Впрочем, даже устроившись приходящей прислугой, ей пришлось бы где-то оставлять меня на время работы, поэтому бабушка дала себе слово, что одним только портновским ремеслом сможет прокормить нас обеих, и преуспела в этом: серьёзных лишений в те годы я не помню. Мы жили тогда в двух крохотных комнатушках в полуподвале величественного здания по узкому мощёному переулку в самом центре, а за аренду платили натурой – ежедневной уборкой лестниц аж до пятого этажа. Эта работа отнимала у бабушки по два с половиной часа каждое утро: вставала она затемно, а за шитьё садилась лишь после того, как убирала ведра, тряпки и швабру.
Одну из двух комнатушек она обставила скромно, но с некоторой долей изящества, чтобы там можно было принимать клиентов, которые время от времени заходили с новыми заказами, а то и ради промежуточной примерки, хотя обычно она сама ходила к ним, для верности завернув перекинутое через руку готовое платье в простыню, а подушечку для булавок и ножницы прикрепив к свисавшей на грудь ленте. В таких случаях бабушка брала меня с собой, не забыв тысячи раз напомнить, чтобы я забилась в угол и не шалила. И дело тут не только в том, что ей не с кем было меня оставить: она хотела, что я смотрела и училась.
Специализировалась бабушка на белье: простыни, наволочки, скатерти, шторы, а также сорочки, мужские и женские, исподнее и даже пелёнки для младенцев – в то время подобные вещи продавались только в нескольких безумно дорогих магазинах. Нашими главными конкурентками были монашки-кармелитки, мастерицы вышивать. Зато бабушка, в отличие от них, умела шить повседневные и вечерние платья, жакеты и пальто – исключительно женские, конечно, хотя после естественного
