одета в теплое осеннее пальто, Он же, как мне показалось, был даже без обуви. Как-то мягко, как бы скользя над землей, он приблизился, и я увидела его лицо – с удлиненными чертами и миндалевидными глазами.
– Семинарист, – успокоила я себя и тут же подумала:
– Семинарист, а похож на грузина. Нет, не грузин, черты лица скорее ближневосточные.
Незнакомец был одет в длинную тунику из тонкой черной ткани, похожей на тонкий хлопок. Длинный рукав у запястья слегка собран тесьмой и такая же мелкая складка у ворота. Швы на одежде как будто сшиты вручную, явно не машинные. Одежда такая тонкая, что человек-южанин в такой одежде должен стучать зубами от холода, но на лице незнакомца не было даже тени дрожи, оно было абсолютно спокойно.
Удивительное сочетание интеллекта, достоинства и милосердия «не от мира сего» поражало. Обычная спутница высокого интеллекта – гордыня, полностью отсутствовала на Его лице, излучавшего почти неземную кротость и милосердие – великое в своей царственной простоте. Его лицо можно было бы принять за лицо современника, если бы не это удивительное небесное милостивое выражение. Я до тех пор никогда не видела семинаристов, но подумала что странная одежда, длинные волосы, борода, все это могло бы быть у студента богословского факультета.
– Семинарист,– решила я, успокоившись и совершенно забыв о своем горе.
Но странные швы в одежде Незнакомца, как будто сшитые вручную, вызывали удивление и любопытство.
– Какая тонкая ткань, на землю лег первый снег, любой человек должен был бы замерзнуть и дрожать от холода, – продолжала размышлять я, глядя на Него.
Женщина, проходившая мимо, толкнула меня, и как мне показалось, неодобрительно посмотрела на нас.
Он подошел почти вплотную и протянул записку.
На ладонях рук я заметила старые рваные шрамы. Он прикрыл шрамы ладони пальцами, а я отвела глаза, не желая оскорбить Его любопытством.
– Бог любит тебя, сестра, – услышала я в своей голове Его голос.
Господи! Каким бальзамом были эти слова для меня. В минуты горести и отчаяния важно знать, что тебя любят.
Он протянул мне записку с пророчеством, которая заканчивалась словами:
-”Ты будешь свидетельствовать об Иисусе при Конце Света".
Фраза: ”Ты будешь свидетельствовать об Иисусе при Конце Света", в конце записки, написанной странным по-детски каллиграфическим почерком, не в шутку напугала меня.
– Тридцатилетний мужчина не может писать детским почерком, – рассуждала я, пытаясь собраться с мыслями, но подозрение что за мной охотятся сектанты, вдруг привело меня в ужас. Я сжала записку в кулаке и бросила ее. Он наклонился, поднял записку и исчез. Это окончательно укрепило меня в мысли, что я жертва обмана, но как студентка, далекая от всякой мистики, решила действовать.
– Люди просто так не исчезают, – сказала я себе, – я найду Незнакомца в толпе людей и выясню: – Что все это значит, и зачем Он подал мне записку?
Хотя, в душе мне почему-то хотелось извиниться за свою неловкую грубость.
– На белом снегу черная одежда Незнакомца должна быть хорошо видна, – рассуждала я.
Я осмотрелась вокруг, в толпе людей Его не было. Рядом был подземный переход, почти бегом я спустилась по ступеням вниз и бросилась искать, но, пробежав по переходу и оглядывая спешащих вокруг людей, под землей Его не обнаружила. Я выскочила на противоположную сторону шоссе, продолжая оглядываться по сторонам, и вдруг услышала Его голос. Голос эхом звучал в моем сознании:
– Что ты ищешь Меня под землей! Посмотри на небо. Я здесь.
Боясь шелохнуться, боковым зрением я увидела Его в небе над тем местом, где мы только что стояли, и где Он исчез. Я поняла, что стояла рядом с Христом, с Иисусом. Ужас, почти животный ужас охватил меня, я бросилась бежать. Подбежав к проходной института, я остановилась и сказала себе:
– Я не должна быть такой трусихой. Я должна посмотреть на небо.
С усилием воли я повернула голову и посмотрела туда, где только что я видела Его. Там никого не было.
– Слава Богу! – сказала я себе с облегчением, – мне все это показалось.
И вдруг в небе раздался шум, и как в огромном колоколе, накрывшем все вокруг, я услышала голос Бога:
– Двадцать три года…….
В услышанной фразе было не менее десяти слов, но запомнились только три первых слова.
Возникло ощущение, что Бог Отец и Сын с шумом пронеслись по небу, удаляясь в сторону заката. Все стихло.
Мгновенно успокоившись, я вошла в проходную института. Подруга на лекции, сидевшая рядом, сказала:
– Ты вся светишься. Случилось что-то хорошее?
Что-то случилось, но я не могла вспомнить, что случилось? В рассеянности я сказала:
– Наверно в двадцать три года я выйду замуж.
Подруга как-то странно посмотрела на меня, а я совершенно забыла об этой встрече и не вспоминала о ней ровно двадцать три года.
Встреча
Я не помнила о встрече с Христом ровно двадцать три года. Все эти годы, я много раз проходила мимо развилки у дороги, где произошла удивительная встреча с Иисусом, но ничего не помнила о ней.
Однако, странное чувство любви всякий раз охватывало меня, когда я оказывалась там, поток любви пронизывала меня, создавая в душе ощущение щемящей нежности, но стоило пройти это место, и наваждение исчезало.
– Первая любовь не умирает, – повторяла я, не найдя наваждению никаких разумных объяснений.
Через несколько лет, уже после моего замужества и рождения первенца, я снова услышала в телефонной трубке знакомый голос. Голос моей первой любви предложил увидеться. Мы встретились, он говорил, что «большое видится на расстоянии», что хотел бы все вернуть. Я отговаривалась фразами «если бы молодость знала, если бы старость могла» и, глядя на него, ловила себя на мысли, что у меня уже не перехватывает дыхание, не кружится голова. Я никак не могла объяснить себе, почему еще вчера, проходя мимо развилки у дорог, я чувствовала огромную любовь, а сейчас, когда он передо мной, я не чувствую ничего, ощущая лишь знакомого мне человека. Мы расстались, юношеская любовь прошла, как проходит болезнь. Непонятным для меня оставалось пронизывающая любовь, когда я проходила мимо того удивительного места.
– Наваждение какое-то, – думала я, стараясь все реже бывать на месте удивительной встречи, прошли годы, ничто не тревожило меня.
Воспоминание о встрече с Иисусом вернулось ровно через двадцать три года.
В начале девяностых, теперь уже прошлого века, рушился советский, привычный мир, воздух перемен смерчем ворвался в нашу жизнь. Долгие годы упорного труда в одночасье обратили все в прах. Муж, в сорок лет, ставший профессором ведущего института, превращался в нищего с окладом уборщицы, но не мог поверить, что это навсегда и продолжал цепляться за свою работу, которой посвятил жизнь. Я поддерживала его, понимая, как трудно выбросить за борт все, что умеешь и знаешь, особенно, если этих знаний накопилось много, но безысходность убивала. Среди
