карие глаза, правый подкрашен нежной синевой, а левый зеленым ведьмячим огнем, и белые руки с безумно розовыми коготками – аккуратно подстриженными и ухоженными, но отчего-то местами изгрызенными в кровь.
Она смотрит в меня и говорит, что я могу зайти и увидеть ее мир… Но для этого должен открыть свой. Я покупаюсь на эту детскую игру: Ты мне – Я – тебе…
Соглашаюсь и смотрю, как проявляются в серой дымке заброшенного парка ее белоснежная тонкая статуэтная фигурка.
– Родная душа…, говорит ОНА, Ты знаешь как хорошо, когда она заполняет тебя, как вода, вытесняя все недоброе земное, заменяя все на умиротворенное небесное блаженство. Чаще, чем следовало бы, я думала, что ее может и не быть…
Столько лет ждала, искала…, страдала от того, что время неумолимо уносится, а Моего человечка все нет в моей жизни. Кого-то встречала. Ошибалась. Огорчалась. Но, продолжала верить!
Ты говорил, что я жива НАДЕЖДОЙ, НО у МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ ВЕРА.
Хм… вера – это такое непонятное чувство… Вроде, и нет ничего, а ты знаешь что ЕСТЬ! Только не видишь почему-то… Как новорожденный котенок тычешься слепой мордашкой не в те события, не в тех людей… А надо просто открыть что-то внутри себя! Ну да. «Добрые» люди не упустят счастливой возможности в это открытое сделать свое черное дело… Но позже обязательно понимаешь, что это все ТАКИЕ мелочи.
А потом случайно, уже почти потеряв эту самую веру, вдруг натыкаешься на свое Счастье! Еще и нет ничего, но точно знаешь – ВОТ ОНО. То, что столько лет ждала и искала.
А теперь, внезапно наткнувшись, и не знаешь что делать? Как себя вести, чтоб не потерять… И как в замедленном черно-белом кино, какого ни будь – Феллини, Ты начинаешь медленно поворачиваться, чтобы уйти… НАВСЕГДА. Потому что ты эту Веру, видимо, уже потерял…, перестал Видеть… У меня есть надежда и вера, у тебя, их нет, но видеть. Неужели Ты перестал видеть?
Ну, скажи что, …нет, и обними… я так устала ждать… Хочется простого человеческого тепла и света от такой родной души, мне так нужны твои краски.
Я молчу…
– Идеальной будет – говорит она, повернувшись ко мне лицом – Та, рядом с которой, молча, закрыв глаза, ты будешь чувствовать себя свободным! Свободным от желания бежать…, свободным, оставаясь с ней…, свободным, оставаясь собой. И открыв глаза, ты будешь чувствовать то же самое.
И тогда, я открываю глаза, и проклинаю свою свободу…
* * *
Иногда, мне кажется, что я запутался в быту, он как путы или паутина. Быт постоянно требует к себе внимания, отбирает, крадет мое время. Он может разрушить, например, нежные чувства, когда "любовная лодка разбилась о быт". Однако именно он дает тебе исходную опору, отправную точку. К быту я отношу и свою работу, все то, что позволяет выжить в этом сумбурном кипящем мире – море, в котором так хочется жить…, и быть счастливым.
* * *
Один из главных духовных принципов индийской йоги гласит: займи самое неудобное положение и найди в нем гармонию. С первым у меня никаких проблем, мне кажется, в этом самом неудобном положении живу или существую перманентно, и уже, вроде привык. Но, с гармонией – швах, она постоянно ускользает из рук. Наверное, я делаю что-то не так, и гармонию ловят, чем-то другим, возможно, душой. А на душе проливные дожди, она затаилась за закрытыми окнами, укуталась в плед ожидания, читает, пытаясь прожить еще пару сотен жизней, и попивает коньяк, убеждая себя, что это – вкус чая.
* * *
Когда то давно я полгода проработал барменом. Это были золотые времена, когда я не думал ни о какой гармонии, а просто жил, или жил – просто. Непросто было найти, эту новую тогда для меня работу, вернее ее локацию, точку пребывания бара всуе, тем более назывался он излишне оригинально – «БАР». За плечами стрекотала зима, лютая как стая голодных волков, мороз – 40, стемнело рано, а я все бродил по незнакомым улицам, отчаянно проклиная свой географический кретинизм, ощупывая обмороженные уши, спрятавшиеся под вязаной шапочкой. Ура! Внезапно, надпись с нужным адресом выскользнула в свете зажегшихся уличных фонарей, рядом с надписью «Бар».
В баре меня для начала отпаивали чаем, затем водкой, которой растерли и покрасневшие и опухшие уши, удивляюсь, как я тогда не заболел. Меня взяли без особых расспросов, стоило лишь показать корочки об окончании курсов барменов и ответить на пару вопросов. Директором бара и ее замом – завхозом, оказались сестры, совершенно не похожие друг на друга. Одна – высокая, метр восемьдесят, фигуристая блондинка с голубыми глазами и розовыми губами – медленная и молчаливая, другая сестра – невысокая брюнетка с острым птичьим носом, глазами цвета чая и резким – грудным смехом, который она демонстрировала по случаю и без. Они, как и я оказались в этом месте случайно, их списали с одного океанского лайнера причалившего к берегам города героя Одессы, страны Украины, т. е. стоявшей у края. По сплетне милосердно отшепченной мне на левое ухо уборщицей тетей Дусей: «случилась на том пароходе одна криминальная история Кирюша, девки не промах, гляди с ними востро». Я только кивнул, благодаря старушку, за заботу и ценную информацию.
На пару с сестрицами мы обставили бар, руководствуясь собственными представлениями «а-ля – конец 90 – х». Красные стулья, черные лакированные столы и барная стойка, окно в полстены из стекла, имитирующего морскую воду – темную непрозрачную лазурь с отблесками солнечных лучей, пронзающими глубину, стены под красное дерево и постер в рамке с цветным портретом Мэрилин Монро. Мне нравилось, девочкам тоже. В день открытия у нас было всего три посетителя, я помню их потому что, трудно забыть…
Первым был седой господин, в кашемировом пальто, с манерами льва и безумной усталостью лившейся, словно холодные воды Анталантического океана на палубу тонущего «Титаника».
Он попросил сто коньяка, затем, замахнув, еще сто пятьдесят, которые цедил, оставшись у стойки, присев на неудобный крутящийся стул без спинки.
– Знаешь, – сказал он, глядя в черный лак.
Я молчал, потому что не знал.
Лев вздохнул, – Я думаю, что она меня совершенно не любит… Мне пятьдесят, ей 19. Как думаешь, ты…?
– Вы сами сказали… Она изменяет?
Лев в кашемировом пальто печально кивнул.
– Я повторю?
Лев махнул мне правой рукой. А меня понесло:
– А вы ее любите? – спросил я его, пытаясь поймать ответный взгляд, блуждающий где-то в черном лаке барной стойки, рядом с недопитым бокалом «Х0». – А за, что? – я был изумительно нагл.
Задумавшись, минут на пять, Лев прошептал, посмотрев мне прямо в глаза:
– Она красива и так молода…
– Попробуйте полюбить за что-то
