и вокруг меня «к чёрту». Какое-то время мы сосуществовали, как несмешивающиеся жидкости. Я поменял занятие. Информация общественности вынесет меня. «Огородиться, оставаясь на виду» – станет девизом для меня.
Это было веянием времени. Международные проекты, эксперименты на борту – требовали открытости. Я становлюсь вновь самостоятельным, вольной птицей и проявлю по возможности свой талант. Ведь ко всему прочему, умею не только красиво говорить, но и красиво писать, излагая умело слоганы и мысли.
О славный гидальго Пигафетта. Именно им описан первый виток вокруг Земли. Подвиг не только необходимо совершить, но и воспеть, сохранив его для потомков. И от певца зависит его достоверность. Необходимо голой истине присягнуть. Он был одним из восемнадцати вернувшихся на родину три года спустя, хотя отправились с Магелланом на пяти кораблях из Севильи искать короткий путь в Индию в составе двухсот пятидесяти шести моряков.
Я из отдела умников и учёных, хотя угодил в это подразделение, граничащее с обслуживанием, с творчеством магазинных продавцов, попав сюда транзитом через службу гражданских космонавтов. Деятельность здесь по сути своей – рекламная. Ею утверждалась спорная тема практической пользы космонавтики.
Я и сам начал подстраиваться под показушный настрой, в свете которого прилично выглядела идея, достойная страниц «Юного техника» и «Техники молодёжи» или публичных ранних отчётов ИКИ. Впрочем, тогда это мне не казалось существенным. Здесь были свои порядки, которые меня тогда тоже не интересовали. Мой первый здешний яркий по-своему проект передачи информации с внешней оболочки станции через стекло иллюминатора и был рекламным по-своему.
Реклама явилась веянием времени. Я подготовил макеты рекламных проспектов, мы вместе с шефом продемонстрировали их вице- президенту, получили одобрение и понеслось. Я оседлал нового конька. Новое поприще требовало вдохновения.
Вдохновение – не только состояние твоей души. Это и опыт далёких предков, записанный на генах, в помощь тебе. Это – твоя религия, свод личных законов, собственная теория. Не то, что принято. Я говорю остальным: копайте, копайте, ройте, ройте, а у меня наследие в генах, то, что припасено, я пускаю его в полёт, а точнее в плавании.
О том, что мы выходцы из океана, свидетельствует не только состав нашей крови и не забытое плавное парение над этажами глубины. Ходить по кромке над бездной для меня – истинное наслаждение. Мне даже кажется, что мы способны проплывать не только над пространством, но и над слоями времени, следуя своему предначертанию, которое нужно уловить. Уловил ли я? Покажет время.
Работа приобретала масштабы. Мне требовались подчинённые, и тут подвернулся случай. Появилась первая сотрудница. Зовут её Машей. Не знал я её предыстории. Не интересовался, а зря. Теперь я её домысливаю. По-моему, она – дитя зла. Родители её не ладили, не любили, ссорились. И вот на исходе их отношений стряслась нежданная беременность. А результатом – она, впитавшая зло с молоком матери. Теперь мы за это расплачиваемся.
По протекции шефа после университета Маша в лаборатории. Спустя недолгое время она вдребезги рассорилась с Игорем, ведущим здешним куратором. Не знаю, что их развело? Чем могла его возмутить симпатичная и воспитанная девушка? Возможно непомерным требованием занять место Светланы. Она из блатных. Отец её занимает важный пост в заводе. Не знаю, что у них стряслось, но нашла коса на камень и кураторами Маша была отторгнута. Я взял её первой в свою группу, пока воображаемую. Мог ли я тогда себе представить, что в лице скромной и воспитанной девушки у меня под боком оказалась моя персональная Малинче.
Международное сотрудничество включало знакомство с прочим миром. Похожим, но с деталями, с которыми я согласиться не мог. Заговорили как-то о прессе.
– Газета, – сказал Лабарт, – это то, во что жена заворачивает селёдку, неся её с базара.
Для нас же газета в перестройку составляла всё. Ведь интернета тогда ещё не было.
Второй полёт Французского космонавта был позади. Итоги его подвели в старинной русской крепости под Ниццей. Третий французский полёт мы готовили уже в ином качестве. Это была совсем иная публика. За видимой приветливостью скрывались сложные отношения. Телефонные разговоры с Францией из нового кабинета шефа, где он постоянно отсутствовал, я поручил Маше. Полёт должен был по-иному прозвучать. В канун его была намечена последняя встреча во Франции, и тут выяснилось, что в её состав я не включён. «Кухарка» по – своему начала управлять государством. В поездку, в которой ставятся точки над i в обязательствах двух стран, записали Машу. Я, отвечавший за этот цикл работ, был отстранён и для восстановления справедливости потребовались усилия. Но вот справедливость восстановлена. Мы оба отправляемся во Францию. Я зла на Машу не держу.
В Париже я купил долгожданный толстый Ларусс за 1992-ой год, вызвав недоумение остальных. Они под командой Таисии тащили в аэропорт огромные пластиковые сумки с кофейным ароматом. Должны быть, с мечтой обогащения. За них боролись с таможней и от которых меня воротило. Они это, видимо, чувствовали и даже стыдились чуть-чуть, но выгода перевешивала. Набитые сумки виделись мне той же практикой босых ног. Как и домашние шлёпанцы Благова, в которых он бродил по Парижу. «Иначе ноги устают». Пренебрежение чем-то условным неуловимым, таким как аромат цветов, как красота бескрайнего неба и обаяние старины.
Из забавного в поездке я подготовил розыгрыш: мол, нам втихаря удалось посетить Бразилию. Доказательством этого выдавались фотографии бразильского карнавала на парижских улицах, свидетелями которого в поездке оказались мы.
Минул второй полёт. Мы с Машей и французской командой выступали в нём в новом амплуа. Негласно недоброжелательно проявлял себя руководителем полётов Воробьев.
Второй французский космонавт славный парень Мишель Тонини оказался на высоте. Неприятным оказалось событие, когда полёт приближался к концу. В заключительных сеансах по договорённости в главном зале управления ГЗУ должны были вывешены французские плакаты. Они появились в зале по сторонам экранов, но затем отчего-то были сняты, по слухам по распоряжению руководителя полетами. Передавали его слова: «Мы неделю потешали в сеансах всю Европу и не имеем ничего». Чего он хотел от рекламных акций французов? Я пробовал его убеждать.
– Есть международные обязательства.
– И что? Хватит пудрить мозги.
«Мы отвечаем за информационную программу, а что ему? Какую он ищет выгоду? Что можно сказать на это? – думал я. – Обязательства принимались на высшем уровне. За невыполнение по головке не погладят. Изменилось время? Настала пора взаимной выгоды, которую он просёк? Теперь будет ставить палки в колёса и превращать дело в торговлю. А я из прошлого, сохранился таким, и нам с ним не по пути.
С Воробьевым мы до этого долгое время не общались. Как -то раз всё же пересеклись. В ЦУПе отмечался успешное окончание этапа американской программы. С Воробьевым мы
