В тебя, в кого же еще!
Даша захохотала, запрокинув голову так, что я видел все ее зубы. Она хохотала чересчур громко, неестественно, как будто этим шумом пыталась прикрыть свое признание. Раньше она не говорила, что любит меня. И я ей не говорил таких слов.
Перестала хохотать, и я почувствовал ее частое дыхание на своей шее. Рывками она стянула с меня куртку, расстегнула пряжку на брюках.
* * *
После я еще долго пялился в потолок. Даше хотелось, чтобы я побыл с ней, поговорил с ней. Запыхаясь, она что-то торопливо рассказывала, а я пялился в потолок. С трещинами, пожелтевший по краям. Кажется, мне уже приходила эта мысль, что комнату топили соседи сверху, и теперь эта комната – утопленник. Мне всегда приходит эта мысль в голову, когда мы с Дашей лежим не ее кровати. Она голая, а я в одной рубашке. Это глупо. Не понимаю, зачем она меня здесь держит. Не понимаю, как она спит в этой комнате. Как здесь вообще можно заснуть, лицом к лицу с затопленным потолком?
В окно видна одна звезда – она как дырка в черноте.
– Пойду, – сказал я и поднялся. Натянул джинсы, а Даша присела на кровати и наблюдала за тем, как я одеваюсь.
– Я устрою тебе сюрприз на день рождения.
– Хорошо, я не против.
– Будешь удивлен.
– До завтра.
* * *
Когда вошел в свой двор, заметил фигуру, отделившуюся от нашего подъезда, как тень в старой сказке о потерянной тени. Хотел сделать вид, что мне не сюда – повернуть на тропинку, ведущую к арке, отделяющей наш дом от соседнего. Но узнал незнакомца, не свернул.
– Привет, Илья, – проговорил он глухо и остановился. Выглядел он скованным. Засунул руки в карманы. Улыбнулся.
– Здравствуйте, дядя Костя. Мимо шли?
– Да, – кивнул он с готовностью.
– Это часто с вами происходит в последнее время.
– Ты меня в чем-то упрекаешь, Илья?
– Нет, разве я могу?
– Что у тебя с лицом? – вдруг озабоченно сказал он, и мне почудился в этом вопросе дешевый способ отвлечь внимание. Дядя Костя поднес руку к моей щеке, но не коснулся. – У тебя кровь. Подрался?
Я смутился. Дашина кровь. Ха-ха, подрался. Да уж.
– Нет. Это, хм… недоразумение просто.
Дядя Костя достал из кармана платок и протянул мне.
– Вытрись, а то мать напугаешь.
– Может, для этого и измазался, – проговорил я с какой-то сладкой мстительностью. По тому, как он это сказал: «мать напугаешь», я вдруг понял, что он идет от нее. И Викины вчерашние намеки про то, где и с кем гуляет мама, обрели плоть. Вот она, плоть, стоит передо мной и протягивает свой носовой платок. Вдруг захотелось ударить эту плоть, даже сжался кулак – чтобы на руке появилась рядом с Дашиной еще и его кровь.
Но я лишь оттолкнул его протянутую руку с платком и направился к подъезду.
– Илья!
Дверь за мной стукнула домофонным магнитом.
* * *
Мама была на кухне. Еще не успела переодеться в домашнее: в яркой блузке и не самой длинной, можно-и-подлиннее, юбке ставила чайник на огонь.
– Ты с ним встречаешься? – спросил я сразу же, как вошел.
Мама обернулась.
– Что? – увидела мое лицо, глаза ее испуганно округлились. – Что случилось, Илюша? У тебя кровь!
– Это не моя.
– Что… боже, а чья? – мамино лицо побелело.
– Моей девушки. Я убил ее и бросил умирать в снегу.
– Илюша, зачем ты… Какой же ты… Так нельзя говорить!
– Ты встречаешься с ним?
Краем глаза я заметил, что Вика тут как тут, заняла позицию в дверях, чтобы не упустить ни одной детали разборки. Ну и плевать на нее.
– С кем?
– А много вариантов?
– Илюша, не надо так со мной разговаривать.
Мама протянула руку, чтобы дотронуться до моей кровавой щеки, но я увернулся.
– Спишь с ним?
– Не собираюсь перед тобой отчитываться.
– А ты соберись!
– Илья, ты как отец. Он постоянно меня ревновал.
– Замолчи! Не говори об отце!
– Да что с тобой?
– Со мной?! Всего лишь хочу, чтобы твой любовник и мой отец не упоминались в одном предложении!
– Костя мне не любовник. Мы сходили в театр, только и всего, – устало проговорила мама. – Илюша, давай ты перестанешь кричать, присядешь, мы выпьем чаю и спокойно поговорим.
– К черту!
Не помня себя, я ринулся в коридор, чуть не сшиб Вику, которая все еще топталась у порога кухни. Очнулся на улице.
– Илья, вернись! – крикнула мама из окна.
Не хотелось уходить в ночь, но из вредности зашагал к арке, не оборачиваясь. Решил: переночую у Дашки, пусть мама поволнуется.
* * *
Небо отхаркивало мокрый липкий снег, под ногами неприятно чавкало. Я шел быстро, шел вечность. Когда должен был начаться переулок, который ведет к общежитию, он не начался. Я остановился. Осмотрелся вокруг.
Дома напоминали выпотрошенные спичечные коробки, одинаковые, выстроенные в ряд. Я их не узнавал. Окна все погашены, хотя в такое время два-три обычно горят. Правда, я не знал, в какое такое время – не было ни часов, ни телефона.
Вдруг заметил на противоположной стороне улицы в снегу что-то черное. Перешел дорогу, приблизился. Увидел лежащего мужчину. Лицо его было пурпурного цвета, и я не мог понять, то ли от света фонаря, то ли по другой причине.
Я дернул его за рукав – сначала слегка, затем сильнее. Бесполезно – мужик не двинулся.
Стоп. Это уже было. Я как будто внутри фильма, который показывают повторно. Опять этот мужик. Опять на улице никого. Я смотрю на дома – в этот раз надо запомнить название улицы, чтобы сказать врачам скорой помощи, но на домах нет табличек. Нет номеров. Они лысые. Вокруг – никого. Хотя… по сценарию, сейчас я обернусь и увижу трех парней. Они будут подергивать ногами и руками, как перед борьбой.
Меня охватывает паника. Шею сковывает и плечи как каменные. Не могу заставить себя обернуться, смотрю на падающий снег. Он тихо ложится на землю и там его проглатывает серая вязкая каша.
Тело замерло, как будто затаилось и даже шевельнуть пальцем – проблема. Но я должен пошевелиться. Уйти отсюда, из плохого черно-белого фильма. Почему-то реальность кажется черно-белой, хотя я точно помню красное лицо лежащего в снегу мужчины.
Оборачиваюсь. Сзади идут три парня. Они уже близко. Я стою как вкопанный.
– Сигаретки не найдется?
– Я не… – хрипло говорю, не узнаю свой голос, – не курю.
– И правильно, – усмехается тот, что посередине. Я вижу его узкие желтые зубы. – Курение убивает. Правда, не всегда курение. Но убивает – это точно.
И они идут дальше. Три парня: тот, что посередине, высокий, с бултыхающейся походкой – как живой. В отличие от крайних. Они напоминают кукол. Словно средний держит их на шестах – слева и справа от себя – а они механически переставляют ноги. Средний оборачивается и подмигивает мне.
Когда три парня скрываются за углом, я почти падаю – ноги начинает бить крупная
