с полосатой шерстью, которые ели мёд… Были там и длинноухие олени, и рогатые зайцы… Много чудесного повидал тот кит. Но чем дальше несла его волна, тем слабее она становилась и тем сложнее ей было тащить на себе подводного зверя. И пусть Луна и Ветер изо всех сил помогали волне, вскоре она совсем устала и опустила тяжёлого кита на свой берег, оставив его одного среди невообразимых красот суши, а сама разлилась глубоким и чистым озером.
Уол на мгновение замолчал, придумывая продолжение, и в этой тишине было слышно, как в соседней каюте над чем-то громко смеются Иен и Аен. Часы пробили девять вечера. Аун за стеной что-то монотонно говорил в рацию: записывал бортовой журнал или посылал очередной отчёт профессору Ули на ЭРУ.
— Кит сразу поплыл назад, к океану, — заговорил Уол после минутной паузы. — Уж очень ему хотелось рассказать остальным, что он увидел! Но когда он был почти у океана, Мать Природа, не желая, чтобы подводные жители знали секреты суши, вырастила перед китом высокие-высокие горы. Бедный кит очень испугался, что он больше никогда не вернётся в родные воды и навсегда останется здесь, на суше, пусть тысячу раз прекрасной, но всё-таки неизвестной и опасной. Но ещё обиднее ему было, что всё то, что он увидел, останется только с ним, и никто не узнает о том, о чём знал теперь он. Шли дни. Кит немного освоился на суше, не желающей отпускать его в родную стихию.
Уол снова замолчал, давая голосу передохнуть. Надо признать, обычно он говорил порядком меньше, и напрягать горло для него было непривычно, чего при всём желании нельзя было сказать про Уона, у которого рот закрывался только тогда, когда он спал, и то не всегда. Да, Уон любил поболтать, и соперничать с ним в этой любви теперь мог разве что Седой Граф со своими историями из жизни.
— Однажды через горы перелетел альбатрос, — продолжил тихо Уол немного дрожащим голосом. — Он возвращался из-за океана и хотел узнать, откуда тут появились эти горные хребты, которых раньше здесь не помнил. Тогда кит рассказал альбатросу всё, что он знал и видел сам, и попросил его передать китам. Альбатрос улетел, и Мать Природа, подумав, не стала останавливать его. Да и что она могла сделать? Птицы на то и птицы! Она сама дала им крылья и позволила лететь туда, куда они только захотят. И кита отпустила Мать Природа, ведь ей больше не было смысла его держать. Но напоследок, когда кит уже был готов нырнуть в родной океан, Мать Природа коснулась его хвоста своими зелёными травянистыми пальцами и сделала так, чтобы им никто не поверил: ни киту, ни альбатросу. И им и правда никто не поверил.
Уол замолчал и вопросительно покосился на Уона (точнее, на груду одеял, которая им была) в ожидании вердикта. Наверное, Уон и правда задремал, потому что минут пять он молчал, а потом лениво спросил:
— И в чём мораль сей сказки?
— В смысле — «в чём мораль»? — переспросил Уол. Он уже порядком устал говорить и, если честно, был бы не прочь помолчать.
— У каждой порядочной сказки должна быть своя мораль.
— Ну… Вот тебе задание: подумай сам, — недолго думая, ответил Уол и зевнул. — Завтра тебя спрошу.
— Так нечестно.
— Я устал, Уон, — почти простонал Уол и накрылся до носа одеялом. — Давай спать.
— Что значит «спать»? — недовольно переспросил Уон и перевернулся на другой бок лицом к брату. — Девять вечера всего! Вон, даже Иен и Аен не спят!
За стеной и впрямь слышался косачий хохот.
— Если бы нам не нужно было вставать в четыре утра, — зевая, тихо сказал Уол, — я бы с тобой согласился. А сейчас — нет.
— В четыре утра встаёшь только ты, — возразил Уон. — Все остальные спят до шести.
— «Все остальные» — это кто? — лениво переспросил Уол. — Аун, Алу и Ална, чтоб ты знал, встают вместе со мной, а это без малого полкоманды.
— Я же говорю, в четыре утра встаёшь только ты.
Уол устало вздохнул. Спорить с Уоном было бесполезно — впрочем, как и с ним самим.
— Так в чём мораль-то? — спросил опять Уон. Уол недовольно повернулся к брату спиной.
— Не знаю. Я спать хочу.
— Рано ещё!
— Не хочешь спать — иди к себе, — угрюмо пробурчал Уол и зевнул. — А мне завтра вставать с рассветом…
Некоторое время было тихо, и Уол даже успел обрадоваться, что Уон внял его просьбам и решил тоже спать. Зря, как оказалось.
— Почему Мать Природа не хотела, чтобы киты узнали о суше?
— Уон…
— Что?
— Я спать… — зевок. — …Хочу.
— Ты что, не знаешь?
— Нет.
— Как же так? Ты ведь сказку придумывал!
— Уон…
Повисла пауза. Опять же, ненадолго.
— Я думаю, Мать Природа не хотела, чтобы киты что-то узнали про сушу, чтобы уберечь их, — задумчиво протянул Уон, выводя длинным синим пальцем на спине брата своеобразные узоры. — Да, уберечь их от разумных обезьян. Как считаешь?
— Может быть…
— А эти глупые киты опять лезут на рожон!
Пауза.
— Ты кого это глупым назвал?.. — зевая, спросил Уол. В общем-то, ему было всё равно, просто как-то подозрительно развеселился брат.
— Я? Я никого не называл глупым. Это ты сказку сочинил.
— Но я не говорил, что киты глупые.
— Это следует как вывод.
— Странный какой-то у тебя вывод.
— Сам просил придумать мораль.
— Я просил не придумать, а подумать. Подумать над ней, а не придумать свою собственную, которая не имеет никакого отношения к моей сказке!
— Ну вот, всё правильно! — Уон легонько дёрнул брата длинный ус. — В то время на земле жили разумные обезьяны, от которых уже отреклась Мать Природа. Она переключила своё внимание на другой вид — на китов. Долгое время два вида жили в разных стихиях, не зная друг о друге, но потом киты начали интересоваться сушей, и, чтобы обезьяны не конфликтовали с новым разумным видом, Мать Природа держала китов в родной стихии. Вот.
— Ну может быть.
— А я о чём! — обрадовался Уон. — А теперь глупые киты, которые не хотят слушать Мать Природу, всё-таки полезли на сушу!
Уон сказал это как-то чересчур радостно, что не совсем соответствовало смыслу сказанного. Уол пробормотал себе под нос что-то неразборчивое.
— Ты портишь мне всю сказку, — сказал он, заворачиваясь в одеяло с головой. За окном резко потемнело ещё на пару тонов: это Алу выключил свет в общей каюте наверху. Теперь по периметру «Суши» только слабо светились сигнальные огни.
— Ничего я не порчу.
