и серьезным, Прилучный спросил:
– Что, Художник, это и есть ФОРТУНАТУМ?
Василий глубокомысленно заметил:
– В каком-то смысле – да!
Тут майор вскочил и выбежал вон из кабинета, не в силах сдержать дикое ржание. Грек, с ненавистью сжав зубы, натянул брюки. Минут через пять майор вернулся, собравшись с мыслями.
– А в каком это смысле? – продолжил он допрос с серьезным видом.
– Ну, он сам мне сказал – строчи что хочешь! – развел руками Василий. – И так мне захотелось написать от души… Ну и написал: «Здесь был Вася».
Прилучный начал икать. В промежутках между икотой он умудрился спросить:
– Свидетели есть?
– Конечно, товарищ майор. – Вася достал мобильный и пригласил свидетеля.
В кабинет майора с трудом протиснулся Масик. Открытая майка обнажала глаза тигра и рога быка. Огромные плечи перекрыли дверной проем.
– Вызывали, товарищ участковый?
– Вызывал, Земляков, вызывал. Ты видел, как Греков делал заказ?
– Не то слово, товарищ участковый! И видел, и слышал! Он сказал: «Пиши все что хочешь!» – Масик развернулся к потерпевшему. – Да, Грек? – спросил он и уставился на носатого заявителя. – Или, может, ты Верку в свидетели приведешь? – Масик скрестил руки на груди так, что огромные бицепсы наполовину закрыли две разъяренные головы: быка и тигра.
Греков как-то суетливо захлопотал.
– Я все понял. Я согласен!
– На что согласен? – спросил Прилучный.
– На все! – молниеносно ответил Грек. – Можно забрать заявление?
– Забирай, Фортунатум.
Майор Прилучный вздохнул.
– Жениться бы вам, ребята. Детей родить. Заодно и у меня проблем станет меньше.
Вскоре Максим Земляков сделал предложение Наташе и до сих пор не разочаровался ни разу.
По дороге домой Миша сделал вывод, что день выдался какой-то странный, он как будто снова оказался в стороне. Ни новой прически, ни очков, ни походки не хватило, чтобы вызвать восхищенное почтение. Миша не успел расстроиться по-серьезному, на крыльце его перехватил Виктор.
– Ого! – восхитился он. – Вот это уровень! Если бы я тебя не знал, не осмелился бы подойти.
Миша понимал, что Виктор преувеличивает, но было приятно. Они решили прогуляться до Мишиного подъезда.
– Знаешь новость дня? У нашей Черепановой съехала крыша, и ее забрали в психушку.
Виктор ничуть не удивился.
– Жалко, – ответил он. – Жалко, что забрали. Столько талантов погубили этим лечением. Врубель, Спесивцев, Мусоргский… Кто знает, что было бы, если бы их не лечили. Им в своем мире лучше. Они там и творят.
Миша поддержал тему:
– Они просто с самого начала не поняли своей миссии. Жалко, конечно, но сами виноваты. Со многими так происходит. Люди ведь боятся признать свою ничтожность или, наоборот, величие, – задумчиво сказал Миша. – Надо признать и жить с этим.
– Видишь, из огромного числа людей только ты это понимаешь. Остальные борются неизвестно за что. Кому-то уже венки траурные заказаны, а его все капельницами спасают. И, заметь, человека не спрашивают. Возвращают насильно к боли, страданиям и ненужным надеждам. Хотя уже давно известно, в какой момент люди испытывают ни с чем не сравнимое счастье…
Виктор пнул ногой круглый камешек, попавшийся на пути.
– Свобода не такое простое понятие. Любой поступок совершается с оглядкой на чужое мнение. А мнение может быть только одно – твое собственное. Я лично не понимаю, например, зачем тебе ходить на все лекции, если можно взять свободное посещение? СВОБОДНОЕ!!!
Миша вошел домой с желанием перевернуть все с ног на голову. Они жили неправильно. Реальность другая. Нужно переходить на новый уровень. От этой мысли Миша испытывал невероятный эмоциональный подъем. Он охотно отвечал на вопросы Софочки про универ, про слабаков, которые с похмелья не явились на занятия, про Черепанову, угодившую в клинику… Лаура посматривала на Мишу с плохо скрываемым удивлением. Наконец она не выдержала:
– Мишустик, тебе, конечно, очень идет новая прическа и новые очки. Но почему мы не знаем причину преображения? У тебя, может, новый взгляд на мир…
– Может, тетушка! Может, вообще – новая жизнь… – Он криво улыбнулся. – Приятного чаепития! – крикнул Миша уже из комнаты. Ему было не интересно обсуждать с родственницами бытовые вопросы. Больше всего Мишу заботил новый тест, который, по словам Виктора, вознесет Мишу на совершенно новый уровень. «Просто посмотри, не учи и не зубри. Ты сам мог бы проводить такие тесты».
В универ Миша явился только через пару дней и уже на подходе к лестнице понял, что происходит что-то странное. Георгий-Растаман, сидя прямо на ступеньках главного входа, взывал к каждому входящему. Перед Георгием лежала раскрытая черная спортивная сумка, из которой откровенно вываливались деньги.
– Господа! Девчонки! Возьмите билет! – призывал непривычно возбужденный Растаман. – Каждая купюра, подписанная мной, является пропуском на поминки!
Зная Георгия, народ поначалу не обращал внимания на его очередную неадекватную выходку, но баул с деньгами притягивал взгляды и вызывал любопытство. Каждый, кто подошел к Георгию, получил купюру с автографом, правда, вместо радости на лицах одаряемых проявлялись разочарование и досада.
– Деньги без подписи не работают! – вещал Растаман и, зачерпнув пригоршню купюр, развеивал их по ветру.
Миша поймал неподписанный билет на лету и обнаружил, что у купюры достоинством в тысячу рублей не хватает почти четверти поверхности, а недостающий край был окаймлен черной обугленной полосой.
– Асин! – заорал Георгий, выпуская дым. – Подходи, брат! Ты же моего папашу знал! Хороший был мужик, хоть и сволочь…
Миша, немного озадаченный, приблизился к Георгию, окруженному лохматым ковриком опаленных денег.
Прозрачные глаза Растамана слезились. Слезы маленькими капельками вылупились из уголков глаз и прерывистыми ручейками спускались до отросшей щетины на щеках Георгия.
– Я теперь миллионер! – заявил Георгий. – Слышишь, Асин? В сумке – только намек на мое состояние… Правда, эти деньги больше не работают, а нам-то что? Придешь на вечеринку? Памяти отца моего. Пахан мой сгорел вчера, и нычка его тоже сгорела… И все его барахло, которое он заныкал на полках и под кроватью… Вот, смотри!
На фото в телефоне маленький, тщедушный мужчина, неряшливо одетый, с безразличным и усталым выражением лица, полулежал на обгоревшем топчане, сделанном из денежных пачек. Глаза мужчины были похожи на черные впадины, прикрытые веками на обтянутом кожей черепе. Борода, опаленная огнем, вызывала отвращение и даже как будто воняла паленым волосом.
– Видишь, Асин, какой у меня пахан? – с тупой улыбкой спросил Георгий, забирая телефон у Миши. – Он на твоей вечеринке в Игнатьевском весь банк забрал… Вообще казино любил, в смысле – деньги любил… Богатый был такой, что никому и не приснится… Но как обычно: ни себе, ни людям. – Растаман диковато ухмыльнулся. – Помнишь его?
Миша помнил. И еще помнил слова
