пропах смертельной вонью, повсюду стояли бочки с китовым жиром и мясом, и к горлу шелки то и дело подкатывала тошнота. Он с нетерпением ждал, когда это чудовищное путешествие подойдет к концу, но никак не мог ускорить корабль. Поэтому лег на пол и попытался уснуть, надеясь, что в мире дрем к нему придут шелки. Однако той ночью и на следующий день юноше снились одни лишь кошмары, полные страха, и крови, и шума приближающейся бури.
«Свершится это в летний день,
Под солнца жаркими лучами.
Возьмет дитя свое тюлень,
Научит плавать меж волнами».
Баллады Чайлда, № 113
Шли дни, а шелки все лежал в трюме «Кракена». Снаружи воздух становился слаще, несмотря на вонь из бочек. На мир, словно армия захватчика, наступала весна. Для шелки это было мучением. Он вынужден был прятаться всякий раз, когда открывался люк, а в остальное время в трюме царил полный мрак. Ему хватало еды, и он не чувствовал холода, но сильно скучал по открытому морю и россыпи звезд в небе. Порой ему казалось, что он сойдет с ума от тоски по свободе.
Три дня он терпел, слушая голоса охотников, доносившиеся из кают, и шум с палубы. Уже различал шаги, узнавал скрип брасов [1] на реях, вой ростров [2] на ветру. И, конечно, самые страшные звуки – звуки охоты. Клич смотрового, плеск воды, на которую опускается шлюпка.
И вот на третий день шелки вновь услышал зов смотрового, но корабль уже ушел из тех мест, где обитали киты, а значит, здесь увидели кого-то другого. Акулу или тюленей…
Вдруг ему вспомнились слова капитана: «Если удача нам не улыбнется, наполним трюм тюленьими шкурами по пути домой». Шелки подумал о тюленях, живших у этих островов. Наступали теплые дни, и они плыли сюда рожать детенышей. Внутри у него все похолодело от мысли о том, какая кровавая бойня их ждет.
Весь дрожа, шелки проник в отсек, ведущий на палубу. В щель он видел, как команда готовит китобойные шлюпки. Нос ему щипал соленый аромат моря. Даже несмотря на вонь в трюме, шелки не утерял своего нюха. Наоборот, в темноте тот стал лишь острее, и он улавливал мельчайшие перемены в воздухе, каждое движение волн. Сейчас до него доходил запах ламинарии, высохшей на солнце, и более насыщенный аромат фукуса пузырчатого и химанталии. Он слышал лай тюленей и понимал, что «Кракен» движется к кольцу шхер к западу от островов.
Разумеется, шелки не мог знать, что там обитает клан Серых Тюленей, но интуиция подсказывала ему, что близится страшная трагедия. Он слушал, затаив дыхание, как спускают на воду шлюпки, внимал жужжанию голосов и громким словам капитана:
– Не спешим, ребята, все делаем как следует. Чтобы за сегодня набрали три сотни шкур! Тому, кто принесет больше всех, достанется бочонок бренди.
«Три сотни шкур», – повторил про себя шелки, и перед глазами у него встали триста убитых тюленей. В основном матерей и их детенышей. Может, среди них будет и та юная шелки, что приходила к нему на палубе. «Нельзя этого позволить, – сказал он себе. – Надо им помешать». Но как остановить целую команду? Как ему противостоять в одиночку двадцати здоровым морякам?
Тут у него возникла смелая мысль. Он огляделся в трюме, который должен был ломиться от бочек самого качественного жира, но на деле был полон лишь наполовину. Все это время рядом хранилось оружие! Жир, который получили из плоти гринд, китовых акул и морских свиней. Жир, который разгорится ярким пламенем, стоит лишь его поджечь.
Зоркие глаза шелки уже привыкли к полумраку, и он принялся искать среди корабельных запасов и груза фитиль, кремень или что-нибудь еще, из чего можно выбить искру.
Наконец он нашел огниво в ящике с фонарями. Высек искру и подкормил ее хворостом. Когда пламени хватило на то, чтобы поджечь парусину, шелки смастерил факел и, кашляя от поднявшегося дыма, поднес его к бочкам жира, словно сигнальный огонь во тьме.
Все произошло быстро. Трюм стремительно наполнялся густым дымом. Шелки дождался, пока огонь разгорится как можно сильнее, а затем толкнул люк и выскочил на палубу.
На секунду яркое солнце его ослепило. Все вокруг побелело, словно он оказался среди снегов. Шелки прикрыл глаза ладонью и выбежал на нос «Кракена». Китобойная шлюпка, ломившаяся от охотников, покачивалась на волнах у шхер. Там собралась почти вся команда. Кто с копьем, кто с гарпуном, кто с дубиной. Очевидно, все надеялись заслужить бочонок бренди. На борту остались лишь капитан, старший помощник и еще двое незадачливых моряков, которым выпало приглядывать за судном, пока другие охотятся.
Увидев шелки, они замерли на мгновение. Их взгляды упали на дым, поваливший из трюма. Вдруг послышался грохот – взорвалась одна из бочек с жиром.
– Пожар! – закричал капитан. – Пожар в трюме!
Все тут же побежали за водой, чтобы потушить огонь. На шхуне всегда были готовы к пожару, поэтому держали там и шланги, и ведра, но сейчас его заметили слишком поздно. И стоило воде коснуться распаленного жира, как он разгорелся сильнее прежнего. Обломки и осколки разлетались повсюду, словно ракеты, засыпая пылающую палубу и охватывая желтым пламенем паруса. Словно все убитые киты переродились в огне отмщения, желая спалить ненавистный корабль. Котлы для сала вспыхнули подобно бумажным фонарикам. У одного из моряков загорелись волосы, другой развернулся и прыгнул за борт. Капитан посмотрел на шелки, и в глазах его отражалось пламя.
– Демон, – прошипел он и выудил из-за пояса револьвер. – Демон, – повторил он и нажал на спусковой крючок.
Либо кобура перегрелась, либо воздух был слишком горяч, но пистолет взорвался в руке капитана, лишив его кисти. От лица его тоже почти ничего не осталось, и теперь он походил на чудовище из кошмара, брызжущее кровью и мерцающее белыми костями, окруженное адским пламенем, издающее дикие вопли.
Шелки смотрел на него, пытаясь собраться с духом и положить конец мучениям безликой твари, но в следующую минуту пылающее тело рухнуло на палубу, и тогда он нырнул в холодную синюю воду и поплыл так быстро, как только мог. Моряки в китобойной шлюпке кричали и крестились, а отец Флоры молча стоял на носу лодки, сдвинув брови.
Шхуна пылала, паруса почернели и съежились, мачта обрушилась и пробила палубу, и без
