лицо молодой женщины и какое грустное выражение было в ее глазах.
— Зачем? — повторила она. — Как вы думаете, Григорий Александрович? А впрочем, что ж я вас спрашиваю? Вы, вероятно, не могли бы быть в положении этого мужа… У вас ведь взгляд на брак другой… Я помню, что вы говорили…
— Но одинаково можно спросить: зачем и она сидит? — взволнованно сказал Никодимцев.
— Уйти? Как это легко говорится и пишется в романах. А может быть, ей нельзя уйти.
— Почему?
— А потому, что некуда уйти… Быть может, отец и мать этой итальянки обвинили бы дочь, что она ушла из такой виллы… И они правы, с своей буржуазной точки зрения.
— Но разве…
— Знаю, что вы хотите сказать! — перебила Инна Николаевна. — Вы хотите сказать, что лучше идти в продавщицы, чем жить с нелюбимым человеком… Не правда ли?
— Правда.
— А может быть, она уж так испорчена жизнью…
— Не может этого быть! — в свою очередь порывисто перебил Никодимцев. — Вы клевещете на эту женщину… Посмотрите: какие у нее глаза…
Инна Николаевна горько усмехнулась. Между бровями появилась морщинка.
— А посмотрите, какой у ней бесхарактерный рот… какая ленивая поза!.. Она, наверное, безвольная женщина, готовая от скуки не быть особенно разборчивой в погоне за впечатлениями… А эта терраса с вьющимся виноградом и морем под ногами так хороша! Быть может, эта женщина ни на что не способна, изверилась в себя и так привыкла к удобствам и блеску жизни, что никуда не уйдет и все более и более будет вязнуть в болоте… И, пожалуй, уйти ей — значит совсем погибнуть… Кто знает? А может быть, у нее есть дети, которые мешают уйти, если муж не отдаст детей… И все это вместе… И мало ли что может быть! Это канва, по которой можно вышивать какие угодно— узоры…
Никодимцев слушал, затаив дыхание.
— И знаете ли, какой я вопрос себе задаю, глядя на эту картину? — продолжала она возбужденным прерывистым шепотом.
— Какой?
— Зачем эта женщина вышла замуж за человека, с которым, вероятно, стала скучать тотчас же после замужества… Да, верно, и невестой скучала…
— Вы думаете? — почему-то радостно спросил Никодимцев.
— Уверена… По крайней мере так должно быть, судя по лицам этих супругов… У нее все-таки неглупое и не пошлое лицо… Есть что-то в нем такое, напоминающее об образе божием… Она, быть может, и смутно, но задумывается иногда не об одних только шляпках… А он? Что за красивое и в то же время пошло-самодовольное и грубое лицо… Я не выношу таких лиц!
«И, однако, вчера только такие и были!» — невольно вспомнилось Никодимцеву.
— Так почему же, по вашему мнению, она вышла за такого человека замуж?
— А как выходят часто замуж! Немножко иллюзии, немножко жалости к влюбленному человеку, немножко желания быть дамой и много… много легкомыслия. И вдобавок полное непонимание изнанки брака… Однако… мы зафилософствовались… Если у каждой картины мы так долго будем болтать, то не скоро осмотрим выставку…
Они пошли дальше…
— Вы не устали ли? — заботливо спросил Никодимцев после того, как были осмотрены все нижние залы.
— Ужасно!
— Так что ж вы не сказали? Присядемте скорее…
— Но я боюсь вас задержать… И то я вас задержала, а вам, верно, нужно на службу… Вы, говорят, образцовый служака…
— Да, говорят… Но… Вот диван свободный… Садитесь, Инна Николаевна.
Они сели.
— Так какое «но»? — спросила Инна Николаевна.
— Мне хоть и надо на службу, а я сегодня не поеду.
— И не будете раскаиваться потом?
— Я раскаивался бы, если б не был сегодня на выставке…
— И вы мастер говорить любезности, Григорий Александрович?.. Это нехорошо. Я в самом деле возгоржусь и подумаю, что вам со мною не скучно болтать.
— Я очень редко лгу, Инна Николаевна! — серьезно промолвил Никодимцев.
Несколько минут оба молчали. Инна Николаевна с любопытством взглядывала на Никодимцева и не раз перехватывала его восторженные взгляды.
— Я отдохнула. Идемте! — наконец сказала она.
Они осматривали залы верхнего этажа и, останавливаясь у картин, обменивались впечатлениями. Инна Николаевна не раз удивляла Никодимцева своими тонкими замечаниями, и он снова подумал, как такая умная женщина могла принимать таких молодых людей, каких он видел у нее.
И он спросил:
— А вы вчера так и не поехали на тройке?
— Нет! — слегка краснея, отвечала молодая женщина. — Надоели эти компании… И публика, которую вы вчера видели, не особенно интересна… Это все товарищи мужа. Но, знаете ли, нельзя быть очень разборчивой в знакомствах… Иначе останешься совсем без людей! — словно бы оправдывалась молодая женщина. — А вы, говорят, совсем отшельником живете?
— Почти.
— И не скучаете?
— Не скучал.
— А теперь?
— Иногда чувствую свое одиночество…
— Так, значит, я ошибаюсь, считая вас счастливым человеком?
— Счастливых людей вообще мало, Инна Николаевна!
— Быть может, вы очень требовательны… Все или ничего?
— Пожалуй, что так. А вернее, что я проглядел жизнь…
— Лучше проглядеть, чем испортить и себе и другим! — раздумчиво проговорила Инна Николаевна.
Было около пяти, когда они уходили с выставки.
— Спасибо вам, Григорий Александрович! — горячо проговорила Инна Николаевна.
— За что? — смущенно спросил Никодимцев.
— А за то, что я видела выставку… Прежде я бывала на выставках и не видала их. Вы научили меня смотреть картины.
Сияющий от радости, Никодимцев проговорил, подавая Инне Николаевне ротонду:
— Благодарить должен я, а не вы, Инна Николаевна… Я обрел понимающего товарища.
Они вышли на подъезд. Никодимцев кликнул извозчика.
— Надеюсь, до свидания и до скорого? — сказала молодая женщина, протягивая ему руку.
— Если позволите…
— Охотно позволю! — просто и без всякого кокетства говорила Инна Николаевна. — И когда соскучитесь в своем одиночестве и захотите поболтать — приезжайте. Около восьми вечера вы застанете меня всегда дома… Быть может, и завтра увидимся… На «вторнике» у папы?
Никодимцев сказал, что непременно будет. Он усадил Инну Николаевну в сани и еще раз низко поклонился.
Ехал он в департамент, чувствуя себя счастливым при мысли, что Инна Николаевна отнеслась к нему дружелюбно и что он завтра ее увидит.
И солидный департаментский курьер и солидный вице-директор были несколько удивлены, когда увидали обыкновенно сдержанного и серьезного директора оживленным, веселым и словно бы помолодевшим, и решили, что его превосходительство получил новое блестящее назначение.
— А министр требовал лесную записку, Григорий Александрович! — доложил вице-директор.
— Требовал? И что же? Согласился с моим заключением?
— Просил вас завтра быть у него и записку оставил у себя.
— Верно, дополнительные сведения нужны, — с едва заметной улыбкой заметил Никодимцев и стал слушать неоконченный доклад вице-директора несколько рассеянно.
III
На следующий вечер Никодимцев был на
