Скитник, видевший этих животных впервые. долго с удовольствием наблюдал за ними и все не мог насладиться их красотой и грацией.
Переночевав под укрытием каменных сомкнувшихся плит Корней встал с первыми лучами солнца. Ему предстояло спуститься с перевала на дно ущелья, которое должно вывести его на обширную равнину с оленьими пастбищами деда Митчены.
Когда отец объяснял дорогу он посоветовал сыну, чтобы быстрее и легче было найти кочевье, после выхода из ущелья подняться на боковой склон последнего отрога и оттуда ,с высоты, поискать на равнине столбы дымокуров. При хорошей погоде их издалека видно. Корней стал спускаться по крутому склону осторожно перебирая ногами чтобы не скатиться .Мелкие камушки так и сыпались из под ног и надо было следить в оба, чтобы каждый раз ставить ногу в надежное место.
Перевальная седловина и крутой спуск с нее были испещрены слабо заметными на каменной почве тропами баранов, соединяющие скальные уступы один с другим. Только эти грациозные создания, нарушали покой безмолвного царства скал.
Чем ниже спускался Корней, тем чаще попадались деревья. Некоторые из них прилепились прямо к отвесным стенам. Корней с восхищением взирал на неприхотливых храбрецов вцепившихся корнями в плоть скал. Причудливо изгибаясь корявыми стволами они упрямо тянулись в небесную высь, бодро топорщились хвоей и вовсе не горевали, что так неказисты и уродливы.
Ближе ко дну ущелья появились крупноствольные ельники. Смеркалось, на небе вызревали первые звездочки. Опустившаяся ночь потушила багровый закат. Горы помрачнели.
Корней высек кресалом огонь, разжег костер. Под колеблющимся светом пламени деревья то выбегали из темноты, то вновь скрывались из глаз. Где-то в стороне звонко-звонко журчал бегущий под камнями ручей.
Уткнув подбородок в колени он задумчиво глядел на пламя костра. Корней был доволен началом экспедиции. Столько новых впечатлений! Впервые он видел горных баранов и сразу столько много. Полюбовался невиданными ранее хребтами. Все так здорово!
-Наверное действительно счастье в открытиях! - подумал скитник, обращаясь к старому спутнику и проверенному красноязыкому другу. Вечерами он всегда вел долгие задушевные беседы с костром.
Костер, по представлению Корнея был преданной, лежащей у ног, пламеннорыжей собакой. Та же собака, только в необычном виде. Когда она была рядом Корней чувствовал себя уверенней и уютней. При первой возможности он вытаскивал кремень и вызывал ударом огонь и после того, как костер оближет его руки и лицо горячими языками все проблемы сразу как-то разрешались.
Проснулся от бодрящего холода. Слабые, синюшные языки устало блуждали по черным головешкам. Слегка подкрепившись у вновь разгоревшегося костерка он продолжал путь.
По дну ущелья идти было намного легче. Дорогу выбирать не приходилось, так как наторенная зверовая тропа, мотаясь с одного берега ручья на другой, сама подсказывала путь.
Ближе к вечеру следующего дня наш путешественник уже подходил к широко раскрытому устью ущелья, за которым раскинулась мрачная, девственная темнохвойная тайга. Корней, памятуя совет отца, оценивающе поглядел на зависшее над горизонтом светило: успею ли я до темноты подняться на склон отрога и обозреть равнину? Если поторопиться, то можно успеть.
Скитник побежал легкой трусцой вдоль берега речки, тараня, чтобы не останавливаться, для скорости прибрежные заросли. Вдруг земля под ногами исчезла и он полетел вниз. И, не успев что-либо предпринять, погрузился в холодную воду. От холода и неожиданности у него перехватило дыхание. Отчаянно работая руками он вынырнул на поверхность, избавился от мешавшей заплечной котомки, но, увидев, что она хорошо держится на плаву и вовсе не тонет, вцепился в нее.
Напрягая все силы, он поплыл поперек течения к берегу, но стремительный поток уносил все дальше от места, где буквально за час до его появления обвалился берег.
Его несло к грохочущим водобоинам порогов, где поджидала неминуемая гибель. Выбиваясь из сил Корней предпринял отчаянную попытку достичь спасительного берега, но приблизился к нему не более чем на сажень. Он уже с трудом удерживал голову над водой и если бы не котомка-"поплавок", то давно нахлебался бы воды. Казалось, что ничто не может спасти его , как вдруг Корней врезался лицом в пружинящую гущу листьев и веток. Цепляясь за них он взобрался на вибрирующее под напором воды дерево лежавшее на камнях поперек бурного потока.
-Господи, благодарю тебя за ниспосланное спасение!
Мокрый, продрогший, Корней перебрался по стволу на берег и огляделся. Оказывается унесло его не так уж и далеко, но о подъеме на отрог уже не могло быть и речи. Надо срочно перебрать припасы, проверить не попортила ли вода что в котомке.
Опытный таежник все что могло пострадать от воды упаковал в специально обработанные оленьи мочевые пузыри и завязал их горловины сухожилиями. Чтобы пузыри не пересыхали и не трескались, он держал их в отдельном берестяном коробе и прокладывал влажным мхом.
Уже впотьмах, разложив все у костра, скитник с удовлетворением отметил, что ничего не пострадало.
-Опыт предков -великое дело, -сказал он, обращаясь к проверенному спутнику и единственному слушателю в его странствиях - красноязыкому костру, приходящему к нему по первому зову.
Костер, по представлению Корнея, был преданной пламенно-рыжей собакой. Та же собака, только в необычном обличьи. Когда она лежала горяче дыша у ног, Корней чувствовал себя более сильным и уверенным.
При первой необходимости он вызывал его к себе ударом кремня и после того как оживший спутник оближет его руки и лицо горячими языками сразу все вокруг преображалось, душа погружалась в состояние благостного покоя, беспокойные мысли уносились прочь.
Поутру его ожидал приятный сюрприз - проснувшийся вездесущий сплетник ветер нанес едва уловимый запах дыма. Воодушевленный Корней пошел против ветра. Запах усиливался. Послышался отдаленный лай. Через пару верст он увидел колокола остроконечных обителей эвенков - чумы, оленей возле дымарей из сырых валежин, нарты.
Собаки, а среди них были настоящие волкодавы, первыми заметили чужого и бросились навстречу с предупредительным лаем. Корней, не останавливаясь, прошел мимо них к ближнему чуму, возле которого стояли пустобородые тщедушные эвенки в оленьих кафтанах с коротко, по летнему, остриженной шерстью и сыромятных чунях на ногах. Они крайне удивились неожиданному явлению огромного русского с поклажей на спине.
-Наверное совсем бедный - даже одну олешку не мог купить груз возить.
-Конечно бедный, ружья нет, одна палка, - обсуждали они меж собой.
Корней поклонился в пояс, поздоровался. Встретившиеся с жарким любопытством разглядывали друг друга. Скитнику показалось чудным, что у них у всех одно лицо: плотное с продубленной кожей, узкие прорези глаз, широкая переносица, как продавленный след от пальца и все приветливо одинаково улыбаются.
Вдруг один из стариков с быстрыми живыми глазами вытянув сухую морщинистую шею с далеко выпиравшим кадыком, возбужденно закричал, точнее почти заверещал:
-Есейка! Есейка! Все смотрите! Мой зять Есейка пришел!
Он суетливо подбежал к Корнею и, не доставая до плеч, обнял за пояс дорогого гостя. Корней, догадавшись, что перед ним его дед, оторвал того от земли и закружил, как пушинку.
-О, какой сильный Есейка! Настоящий медведь! Как живешь? Как моя дочь? Почто с собой не взял? Скучаю ведь. Страшное дело!
-Деда, я ведь не зять твой, а внук. Корнеем меня кличут.
-И то гляжу, молодой больно. Я старел, а зять не старел. Вот дурень , совсем ум потерял. Хороший внук, хороший, большой! Корней! Корни значит крепкие- это хорошо! Пойдем, мы оленя варили. Духи правильно сказали, что оленя надо варить. Гулять будем, страшное дело!
Окружавшие их эвенки радостно похлопывали то гостя, то старика, возбужденно лопотали на непонятном языке.
Согнувшись по очереди вошли в чум. Крепко пахло шкурами, мехами, потом, дымом и ароматным мясом. Посреди дымящий очаг, над ним большой котел. В красных бликах пламени угольками любопытства блестят глаза женщин.
-Тут моя старуха, сын и невестка с детьми живет.
Корнея усадили у низкого столика со светильником - каменной чашей с жиром посреди которого пылал фитиль из скрученного мха.
Женщины подали большое блюдо с грудой благоухающего светящегося янтарным жиром мяса. Во время еды никто не проронил ни слова. Мерно работали челюсти, мелькали длинные ножи. Довольно урчали желудки: праздник еды царил в чуме. Масленные от сытости глаза эвенков сладко щурились и превращались в узкие щелочки. Корней, заразившись поэзией первобытного довольства подчинился всеобщему священодействию над едой.
Женщины несколько раз заполняли блюдо вареной олениной доверху, но старик все еще был не доволен. Наконец все наелись и вместо блюда с обглоданными костями тонко сипел большущий закоптелый чайник.
