накинула на себя покрывало, дотянулась до выключателя и сжалась в комок в темноте.
Все. Так и буду лежать до утра.
Может, помру.
А может, и нет.
В темноте я стала успокаиваться.
Вот если бы еще эта музыка, рвущаяся сюда с танцпола и так нагло, без спроса, проникающая в мое укрытие, стихла, я бы точно сейчас уснула!
Это не моя музыка.
Это не мой праздник.
Я закомплексованная, несчастная дура, которая ни на секунду не может расслабиться и просто жить как другие.
И ведь больше всего я злюсь на саму себя, потому что повода злиться на Платона у меня нет, как нет и морального права на это.
Да, а зачем тогда с утра нужно было битый час подле меня на пляже сидеть, и будто случайно, едва касаясь, ловить своей рукой мою руку, и оставлять ее, самому замирая и почти не дыша, рядом с моей, и заставлять мурашки бегать по всему моему телу?!
Зачем звонить мне в номер по пустякам, зачем за мной все перепроверять, зачем убеждаться в том, что я точно пойду на мероприятие, которое, как он, надеюсь, понял, мне на самом деле на фиг не нужно?!
Ответом на мои клокочущие «зачем» да «почему» послужил телефонный звонок.
И тревожный, и радостный, такой неожиданный, он словно разбил темноту уже начинавшей холодить ночи.
Я, почти не меняя положения тела, потянулась рукой за трубкой.
– Да.
– Ты чего ушла? У тебя все в порядке?
– Да. – Я сглотнула ком.
– Ты врешь.
– Да.
Пауза.
Мне было прекрасно слышно то, что происходило сейчас рядом с Платоном: официанты все продолжали греметь посудой и что-то тарабарили на своем языке.
Понятно, вечеруха закончилась. Звонит из бара.
Я высунулась из своего укрытия, прислушалась к улице – да, музыка действительно стихла.
– Может, выйдешь, поболтаем?
– Нет.
– Что – нет?
У него был сейчас такой голос, что мне захотелось немедленно упасть в него и раствориться.
– Нет. Не выйду.
Я вдруг усмехнулась про себя.
Вспомнила шутку: «Девушка сказала “нет” и пять минут была дико горда собой, потом шесть часов проревела и теперь пьет вот уж второй день».
– Да что у тебя случилось?! Может, я сам зайду?
– Валяй.
Сказав это, я тут же нажала отбой.
Минут через десять раздался робкий стук в дверь.
Я, силясь изобразить сама перед собой, что мне типа совсем этого не хочется, встала и поплелась открывать.
Когда я распахнула дверь, похоже, даже Платону было слышно, как колотится мое сердце.
А все-таки зря музыка стихла.
– Вот. Я принес лекарство.
Платон держал в руках два коктейля в больших пузатых бокалах, украшенных дурацкими бумажными зонтиками, палочками и трубочками.
Я равнодушно пожала плечами и кивнула ему в сторону балкона.
Мы сели друг напротив друга и, не сговариваясь, оба закурили.
Я – свои зубочистки с ментолом, он – свои, покрепче.
Молчали долго…
И коктейль с веселыми зонтиками нам совсем не помогал.
Разговор у нас явно не клеился.
И все же я поймала себя на мысли, что даже так мне вдруг, в момент, стало значительно лучше!
Ну, пусть молчит. Только бы не свалил отсюда.
– Знаешь, я людей не люблю, – проронил он куда-то в свой стакан, а потом повертел головой по сторонам с таким выражением лица, как будто эти самые люди могли притаиться здесь во всех щелях.
Затем вдруг посмотрел мне прямо в глаза и глубокомысленно изрек:
– И ты, я вижу, тоже…
– Да нет, у меня к ним индифферентное отношение, это они, скорее, меня не любят.
Поборовшись с собой пару секунд, я все же схватила со стола коктейль и жадно осушила одним махом почти половину.
Вкус какой-то дешевой мешанины тут же ударил в нос.
– Платон, а с чем это он?
– Ну, водка, морс, сироп, что-то такое…
– А…
– Извини за нескромный вопрос, я давно спросить хотел: а что ты все таблетки какие-то пьешь, у тебя проблемы со здоровьем?
– Да… то есть нет. Все нормально.
Ну вот зачем сейчас вся эта словесная бессмыслица?
У меня со всем проблемы, не только со здоровьем.
И у него тоже.
Есть ли какой-то прок нам обо всем этом говорить?
Не станем мы сейчас от этого ни ближе, ни дальше.
Ну в самом деле, не аскорбинку же стрельнуть он сюда приперся?!
В соседнем здании нашего отеля, во многих окнах напротив, как я только сейчас заметила, теплился приглушенный свет.
Свет за тщательно задернутыми шторами.
Что они там делают, эти люди?..
Кокетничают отчаянно, смеются от души, флиртуют, снимают трусы, срывают с женщин лифчики, пьют шампанское/пиво/воду и… ни о чем вообще не думают.
А мы тут застыли истуканами, сидим и думаем над каждой следующей буквой, которую, прежде чем сказать, тщательно катаем у себя во рту.
Конечно, а за что нам любить людей?
За то, что они проще нас и по факту, выходит, счастливее?!
И тут я как в воду холодную с разбега прыгнула и выдала:
– Скажи мне честно… просто как мужчина, я что, совсем не сексуальна, да?
Господи, и зачем я только спросила, дура!
Платон в момент как-то весь растекся на стуле и уткнулся взглядом в кафельные плитки на полу.
Похоже, я в точку попала. Внешность и сексуальность у женщины – это совсем не одно и то же.
Да, я так и думала, я так и знала, что проблема во мне!
Чертова кукла, забава сумасшедшего старика!
Ну и на хрена ты сдалась молодому, востребованному у баб мужику?!
Жалеет он меня просто. Почему? Да потому, что человек он, вероятно, хороший.
Мужчины, они не идиоты, они живое, пульсирующее ищут, их естественность манит, а не переделанные сиськи-носы в придачу с залатанной до дыр душою.
И вдруг я почувствовала на себе его горячий взгляд…
– Ты очень красивая.
Я сглотнула, опять схватилась за стакан.
Сказать в ответ мне было совершенно нечего.
Это-то я и так знаю, я же про другое, а он вежливо сделал вид, что не понял вопроса, джентльмен хренов!
И тут я впервые так ясно, так отчетливо поняла: да, я хочу этого сама, я хочу от Платона большего, чем эта наша нежная дружба!
Просто я совсем не понимаю, что же мне нужно сделать.
Я не знаю, как нужно себя вести, чтобы его не оттолкнуть, но приблизить, чтобы отпустить сейчас себя самих и стать такими же простыми, счастливыми людьми, как за задернутыми наспех шторами.
– Алиса… – Он встал, но повернулся ко
