считать простой, реабилитировалась, продемонстрировав всю свою сложность…»
«… Мы привыкли называть маленькое “простым”, а большое – “сложным”. Исследования же и испытания доказали нам следующее: маленькое не менее сложно, чем большое. Самым простым явлением мы называем сегодня пространство, объемлющее всякую вещь. О пространстве мы не говорим ни как о чем-то “большом”, ни, тем более, как о “маленьком”…»
«… Наука словно пытается провести человека, взяв его за руку, заботливо провести его от мельчайших частиц до планетарных и солнечных систем. Наше Солнце – не более чем скромная звездочка во Вселенной, всего в триста тысяч раз превосходящая по весу планету Земля; наша галактика содержит сто тысяч миллионов его подобий. Многие галактики образуются в эти самые минуты, пока мой читатель пробегает глазами текст. Эти явления заставляют сомневаться в существовании космоса, ограниченного местом и временем…»
«… Наука весьма далеко продвинулась в изучении самих мелких и самых больших вещей, существующих в нашем мире, но мир этот, несмотря ни на что, до сих пор кишит тайнами, так и не разгаданными человеком. Сам человек жаждет безграничного знания, настолько же безграничного, насколько безграничны секреты вселенной…»
Это не мои слова. Эти мысли принадлежат одному из самых знаменитых ученых современности, чей труд я прочитал вчера перед сном, то есть еще до того, как меня разбудил мой полуночный гость. Не знаю почему, но я вспомнил о них именно во время прогулки с Хишамом по саду, как раз когда мы остановились перед клумбой белых роз, ставшей свидетелем великого чуда. Отныне для меня белая роза – наиболее драгоценное из растений Земли, без которого мой сын никогда бы не заговорил и не пошел.
Я думал о таинстве, свершившемся час – или чуть менее того – назад на моих глазах, пытался соединить в мозгу все его видимые элементы с их глубинными причинами, но постоянно возвращался в ту точку рассуждений, с которой начинал. Да и как мне прийти к положительному результату, если объект моей мысли уходит корнями в то время, в которое никогда не проникнут ни мой ум, ни мое воображение? К примеру, для того чтобы Хишаму родиться тем, кем он родился, и так, как он родился, мы с его матерью должны были зачать мальчика в определенное время, в определенном месте и при определенных обстоятельствах. То же самое относится к нашему с Руʼйа рождению и рождению наших с нею родителей. Для того чтобы Хишам заговорил, он должен был в это утро остановить свою коляску у той самой клумбы, а я, в свою очередь, должен был его определенным образом напугать… Так мы теряем и мысль, и воображение в лабиринтах пространства и времени. Вот и думай после этого о причинах, приведших к появлению целых поколений людей, похожих друг на друга в тысячах мелочей и одновременно разительно друг на друга не походящих!..
Несомненно, эти размышления заставили меня вспомнить прочитанную накануне статью. Мне казалось, что человек, так же как и бесконечный мир, в котором он живет, полнится секретами и неразрешимыми загадками. Два мира, в действительности, являются одним-единственным, неделимым миром, и ни один из них нам не суждено познать без другого. Пусть мне и сложно сейчас понять два этих мира или один этот мир, неважно, я понимаю главное: порядок, что ведет мир и человека, есть один и тот же порядок. Я верю, что однажды смогу его познать, коль скоро он тянет меня за собой и постоянно понуждает искать себя. А раз так, то этот порядок всегда пребывает во мне, являясь целью моего бытия, равно как и я являюсь целью его бытия. Мы должны достичь друг в друге совершенства, он должен живить меня и жить мною, и я должен жить им и живить его.
Можно долго и безосновательно спорить о том, является ли этот порядок разумным или иррациональным, материальным или духовным, к тому же мы до сих пор не научились отличать дух от материи. Даже современная материалистическая наука, о которой я сказал выше, признает бесконечность великой и малой материи. Все маленькое распадается на более мелкие части, и все большое входит в нечто еще более масштабное и грандиозное. Единственная константа в этом хаосе – это то, что уменьшает или увеличивает вещи до бесконечности. Какая разница, является ли оно материей или духом?
Об этой неизвестной константе свидетельствуют числа. Начало всякого счета – единица – бесконечно делима и бесконечно умножаема, но, тем не менее, она остается единицей. Константу эту можно представить горой, бабочкой, ангелом или демоном, и все это будет плодом воображения, стыдливо прикрывающимся «плотскими», чувственными образами. Я один из таких «плотских» невежд, ибо чувствую след порядка, но не в силах его постичь.
Это «неизвестное» есть то Единое и Единственное, что было названо древними «Богом». Человек же – совершенный образ и подобие Бога на земле – постоянно пытается вывести божество на поверхность, повинуясь тому самому тонкому, всесильному порядку. Этот порядок награждает послушных своих рабов и наказывает непокорных своих сынов, однако, поскольку человечество не знает порядка и даже не пытается познать его, оно с переменным успехом то следует ему, то восстает против него. Сознательно или бессознательно человечество устраивает себе целые приливы и отливы радости и горя, спокойствия и беспокойства, роста и деградации, добра и зла. Иначе дело обстоит с теми немногими счастливцами, что познали порядок и идут по его прямым путям: их души познали Единого Бога, их тела не знают противостояния приливов и отливов, добра и зла, они живут в Абсолюте и Абсолютом, ибо Он есть вечный, неизменный порядок…
– Папа!
Я содрогнулся, услышав мой самый любимый голос. Какой стыд! За всеми этими отвлеченными рассуждениями я позабыл о Хишаме, с которым вышел на прогулку, чтобы снова с ним познакомиться. Преграды, некогда стоявшие между нами, приняв облик бессильных ног и безмолвного языка, пали, и вот его голос укоряет меня и мою бесстыжую совесть. Я стыдливо отвечаю:
– Что, душа моя?
– Ты где?
– Здесь, рядом с тобой.
– Нет, ты был далеко.
– Был, был… Просто я искал Хишама, который ушел, и искал место, откуда пришел новый Хишам. Я думал о том, как мы жили с тобой целых восемнадцать лет, а я так и не узнал тебя. Ты ведь тоже нас толком не знал…
– Неправда! Я знал тебя, маму, ʼУмм Зайдан и любил вас всех. Особенно ʼУмм Зайдан.
– Как ты мог знать нас, если ты не понимал того, что мы говорим?
– Я все понимал,
