наибольшее удовольствие от этого импровизированного застолья в старом доме, с любимыми сырами (проволоне, чеддер, бри) и любимыми шведскими крекерами? Кто достал бы из холодильника упаковку с шестью бутылками темного немецкого эля и раздал бы всем фужеры?
Уайти, кто же еще. Вот такие незапланированные, незатейливые семейные посиделки сильно порадовали бы ее мужа.
– Мама, нет! Даже слушать не желаем.
– Мам, ты садись. Мы тебя накормим.
Заранее все планируя, Беверли еще раньше привезла несколько замороженных пицц, на которые все набросятся, как голодные коршуны, несмотря на материнские протесты.
Они усадили ее за стол.
Еще не хватало, чтобы она за ними ухаживала.
– Нет, мама.
– Но…
– Тебе же говорят. Нет!
Вот выйдет Уайти из больницы, приедет домой, и тогда она будет ему готовить его любимые блюда. Будет ухаживать за ним. Со всем удовольствием.
Поначалу Уайти будет трудно подниматься на второй этаж. У него, судя по всему, отказала правая нога. Остается надеяться, что временно. Восстановление наверняка будет долгим.
Джессалин уже спланировала, как переделать гостевую на первом этаже в комнату для мужа. Оттуда можно выйти на веранду из красного дерева. В окно от пола до потолка видно речку, текущую вдоль холма.
Ей, конечно, придется перебраться в эту комнату, поскольку Уайти не привык спать один.
Помнится, он уехал из города – это было связано то ли с бизнесом, то ли с политикой. Заночевал в Олбани, под Нью-Йорком. Позвонил сказать, как он по ней скучает.
По ночам просыпаюсь, что-то не так, чего-то мне не хватает. Моей драгоценной жены.
Новости обнадеживающие. Врачи используют разные комбинации лекарств для снижения кровяного давления и сосудистой окклюзии. Еще одно лекарство стабилизирует сердечный ритм. Поврежденную мозговую артерию восстановили с помощью хирургического вмешательства. Кровообращение и жизненно важные органы практически в норме: сердце, легкие, печень, почки. К нему мучительно возвращалось сознание – то пропадало, то снова восстанавливалось, как слабый радиосигнал. Он уже мог пить жидкости из чайной ложечки.
Глотательный рефлекс вернулся. Отличный знак!
За этим последует протертая еда – «мягкая пища».
Но такие слова, как сосудистая окклюзия, все еще пугали.
Оставить больного было страшно. Теперь, когда он приходит в сознание и даже пытается заговорить…
Сегодня показалось, что Уайти скоро сумеет издавать не только шипящие звуки. Вот-вот послышатся членораздельные слова.
Его здоровый глаз все лучше фокусируется. А вот «прозреет» ли поврежденный правый глаз, было непонятно.
Определенно, Уайти уже узнавал свою драгоценную жену.
Несколько раз он (почти) выдавил из себя кривую улыбку.
Потребуется время. Бывают случаи регресса.
Слезящийся здоровый глаз не отрывался от лица жены, но потом тускнел, внутренний свет куда-то пропадал, и запечатленный на роговице образ гас как свеча.
Она вспоминала, как держала на коленях младенцев.
Пятерых детей вскоре после рождения. Внуков.
Этот неотрывный младенческий взгляд. Две сплошные радужки.
Жаждут познаний. Уже благоговеют перед тем, что вберет в себя их мозг.
Она наклонялась, чтобы поцеловать младенца в горячую бровку.
Сейчас поцеловала мужа в едва теплую бровь.
Люблю люблю люблю
Тактильное общение – вот самый верный диалог с жертвой инсульта (как объяснила медсестра).
Выздоровление – долгий процесс. Терапия занимает много времени.
Как долго? Никто не знает.
Мысль, чтобы его бросить, приводила ее в ужас. А ведь ему может показаться, что она бросила его одного на этой койке, в этой палате, пока не вернется утром, чтобы снова взять в руки его ладонь и поцеловать.
Им не позволили ночевать в интенсивной терапии. Вам важно (так им сказали) поддерживать себя и спать дома.
Эти чертовы больницы – рассадники вирусов и микробов. Здесь это называется «стафилококк».
Забери меня отсюда!
(Она улыбнулась, услышав голос Уайти. Смеха ради он мог изображать неукротимую ярость.)
(Интересно, они заметили ее тихую улыбку? Задумались, чем она была вызвана?)
Резкий дух темного немецкого эля. Пицца – плавленый сыр, много теста.
Запах… сигаретного дыма?
Но ведь никто из детей не курит. Уайти тоже завязал, уже давно.
Для него это было непросто. Бедный папа!
Как же Джессалин не любила эти кубинские сигары.
Она не требовала, чтобы он бросил. Лишь бы не курил в доме.
Хорошо, дорогая. К сигарному дыму надо еще привыкнуть.
Это стало их семейной шуткой.
Шутили они по разным поводам: над привычкой Джессалин содержать дом в чистоте и порядке, над привычкой Уайти бросать вещи там, где стоит.
Над тем, как она «смирно» водит машину.
В отличие от «агрессивной» езды Уайти.
Всплыла тема отцовской «тойоты-хайлендер». Том сказал, что не обнаружил никаких следов аварии. И подушка безопасности не сработала.
– Как это понимать? – спросила Лорен.
Вдруг стол накренился. Джессалин показалось, будто ей нанесли удар в лицо.
– Мама! Что с тобой…
– Помогите ей подняться. Надо отвезти ее домой.
Она пыталась протестовать, но ее никто не слушал. Ноги подгибались, встать сама она не могла.
Вилка со звоном упала на пол.
Кто-то подставил ей локоть:
– Обопрись на меня.
Когда-то она вот так же помогала детям подняться по лестнице на второй этаж. Их пальцы переплетались. Она тянула за собой младшеньких, желавших еще поиграть вместе со старшими.
Скоро будете играть до девяти, обещала она недовольным.
Нет, не скоро, а сейчас.
Уже не вспомнить, кто из них больше всех упрямился. Том? Лорен? Все были упрямые.
Вспоминает с улыбкой, как их отец хватал упрямца, поднимал его (или ее), дрыгающего ногами, и сажал себе на плечи. Это называлось «поехали на папе».
Они старались как-то управлять этим стадом гусей.
Каждый в отдельности более или менее слушался, но все вместе… Разбредающееся стадо гусей, которых надо как-то вести по тропе.
Если один или два подчинялись, то остальные непременно сворачивали в сторону.
– Вы переночуете здесь? Не ехать же домой в такой поздний час…
– Да, мама. Мы переночуем здесь.
Теперь можно расслабиться. Все дети под одной крышей. В безопасности.
Она хотела самостоятельно подняться наверх, но они ее поддерживали, словно не доверяя.
Она пыталась им объяснить, что в будущем они с Уайти будут спать внизу, в гостевой комнате, но ее никто не слушал. Они помогали ей раздеться, укладывали в кровать.
Ей так хотелось принять горячую ванну, но сил не было. От нее уже попахивало… может быть, утром…
Слишком рано приходится просыпаться. В этом проблема.
Провалилась в глубокий горячечный сон, а через пару часов проснулась в полной темноте и слушала одинокие удары сердца.
Пыталась вспомнить, в чем разница между КТ и МРТ.
А также названия (очень дорогих) лекарств, вводимых в вены больному, чтобы уменьшить окклюзию, грозящую летальным исходом.
На листке бумаги она выписала незнакомые слова… не зная правильной орфографии, не решаясь уточнить у невролога.
(Но где этот листок? Потеряла.)
(Или он где-то в сумочке. Надо будет поискать.)
(В больнице ее бросило в холодный пот – потеряла бумажник, а там кредитные и страховые карточки, водительское удостоверение, двадцати- и пятидесятидолларовые купюры, которые Уайти ей дал «на всякий случай». Она поспешила назад в дамскую комнату, но бумажника там не нашла. Еще раз переворошила сумочку с использованными одноразовыми салфетками, сложенными листками, мобильным телефоном (подарком Уайти), которым она
