“Точно так”, сказал Петрушка, оборотясь с козел: “приказано было всё поставить в коляску, пашкеты и пироги”.
“Точно-с, Павел Иванович”, сказал Селифан, оборотясь с козел, веселый: “очень почтенный барин, угостительный помещик. По рюмке шампанского выслал, точно-с, и приказал от стола отпустить блюда, — оченно-хорошего блюда, деликатного скусу. Такого почтительного господина еще и не было”.
“Видите ли, он всех удовлетворил”: сказал Платонов; “Однако же, скажите просто: есть ли у вас время, чтобы заехать [Далее начато: за 12 вер<ст>] в одну деревню, отсюда верст 10? Мне бы хотелось проститься с сестрой и зятем”.
“С большим удовольствием”, сказал Чичиков.
“От этого вы не будете в накладе: зять мой — весьма замечательный человек”.
“По какой части?” спросил Чичиков.
“Это первый хозяин, какой когда-либо бывал на Руси. Он в десять лет с небольшим, купивши расстроенное имение, едва дававшее 20 тысяч, возвел его до того, что [Далее начато: оно дает] теперь он получает 200 тысяч”.
“А, почтенный человек! Вот этакого человека жизнь стоит того, чтобы быть переданной в поученье людям. Очень, очень будет приятно [а. Как в тексте; б. Весьма приятно] познакомиться. [Далее начато: И стал] А как по фамилии?”
“Скудронжогло”.
“А имя и отчество?”
“Константин Федорович”.
“Константин Федорович Скудронжогло! Очень приятно познакомиться. Поучительно узнать этакого человека”. И Чичиков пустился в расспросы о Скудронжогле [а. Как в тексте; б. расспросы о нем] и всё, что он узнал [Далее начато: его] о нем от Платонова, было [Далее начато: это что<-то>] точно, изумительно.
“Вот смотрите, в этом месте [Вот смотрите, здесь] уже начинаются его земли”, говорил Платонов, указывая на поля. “Вы увидите тотчас отличье от других. Кучер, здесь возьмешь дорогу налево. Видите ли этот молодник-лес? Это сеянный. У другого в пятнадцать лет не поднялся <бы> так, а у него в восемь вырос. Смотрите, вот лес и кончился. Начались уже хлеба; а через пятьдесят десятин опять будет лес, тоже сеянный, а там опять. Смотрите на хлеба, во сколько раз они гуще, чем у другого”.
“Вижу. Да как же он это делает?”
“Ну, расспросите у него. Вы увидите, что ни <1 нрзб.> Эта всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того, что знает, какую почву что любит, знает, какое соседство; для кого не нужно, по близости какого леса нужно сеять какой хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он [Уж он] рассчитает, насколько нужно влажности, столько и дерева разведет; у него всё играет две-три роли: лес лесом, а полю удобренье ют листьев да от тени. И это во всем так”.
“Изумительный человек”, сказал Чичиков и с любопытством посматривал на поля.
Всё было в порядке необ<ыкновенном>. Леса были загороженные; повсюду попадались скотные дворы, тоже не без причины обстроенные, завидно содержимые; хлебные клади росту великанского. Обильно и хлебно было повсюду. Вдруг видно было, [Видно было вдруг] что живет туз-хозяин. Поднявшись на небольшую возвышенность, <увидели> на супротивной стороне большую деревню, рассыпавшуюся на трех горных возвышениях. [Над строкой начато: Две каменные церкви] Всё тут было богато: торные улицы, крепкие избы; стояла где телега — телега была крепкая и новешенькая; попадался ли конь — конь был откормленный и добрый; рогатый скот — как на отбор, даже мужичья свинья глядела дворянином. Так и видно, что здесь именно живут те мужики, которые гребут, как поется в песне, серебро лопатой. Не было тут аглицких парков, беседок и мостов с затеями и разных проспектов перед домом. От изб до господского двора потянулись хозяйственные рабочьи дворы. На крыше большой фонарь, не для видов, но для рассматриванья, где, и в каком месте, и как производились работы. Они подъехали к дому. Хозяина не было; встретила их жена, родная сестра Платонова, весьма миленькая на взгляд, белокурая, белоликая, с выраженьем в лице прямо русским, но так же [сестра Платонова, белокурая, белоликая, с прямо русским выраженьем лица, так же красавица, но так же] полусонная, как он. Кажется, как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то в половину, на жизнь глядят в полглаза и, видя возмутительные тревоги и борьбы, говорят: “<Пусть?> их, дураки бесятся, им же хуже”.
“Здравствуй, сестра”, сказал Платонов. “Где ж Константин?”
“Не знаю. Ему уже следовало быть давно здесь. Верно, захлопотался”.
Чичиков на хозяйку не обратил <внимания>. Ему было интересно рассмотреть жилище этого необыкновенного человека. Он оглянул в комнате всё; думал он отыскать в нем [Далее начато: след существ<ования>] свойства самого хозяина, как по раковине можно судить, какого рода сидела в ней устрица или улитка; но этого-то и не было. Комнаты были бесхарактерны совершенно-просторны, и ничего больше. Ни фресков, ни картин по стенам, ни бронзы по столам, ни этажерок с фарфором или с чашками, ни ваз, ни цветов, ни статуек, словом, как-то голо. Простая обыкновенная мебель да рояль стоял в стороне, и тот покрыт был пылью. Как видно, хозяйка редко за него садилась. Из гостиной отворена <была дверь в кабинет хозяина>; но и там было так же просто и голо. [так же голо] Видно было, что хозяин приходил в дом только отдохнуть, а не то, чтобы жить в нем; что для обдумыванья своих планов и мыслей ему <не> надобно было [что ему не было надобно для обдумыванья своих планов и мыслей] кабинета с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что жизнь его заключалась [жизнь его была] не в приятных [а. Начато: не в обольсти <тельных>; б. не в очаровательных] грезах у пылающего камина, но прямо в деле. Мысль исходила вдруг из самых обстоятельств, в ту минуту, как они представлялись, и обращались вдруг в дело, [а. Как в тексте; б. но прямо на месте самого исполнения дела. Там и мысль исходила, там же [и в де<ло>] претворялась и в дело. ] не имея никакой надобности в том, чтобы быть записанной.
“А! вот он! Идет! идет!” сказал Платонов. Чичиков тоже устремился к окну. К крыльцу подходил лет 40 человек, живой, смуглой наружности. На нем был триповый картуз. По обеим сторонам его, сняв шапки, шли двое нижнего сословия, [Далее начато: О<ди>н, казалось, простой мужик] — шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя. Один, казалось, был простой мужик; другой, какой-то заезжий кулак и пройдоха в синей сибирке. [другой в синей сибирке какой-то заезжий кулак и пройдоха]
“Так уж прикажите, батюшка, принять!” говорил мужик кланяясь.
“Да нет, братец, я уж двадцать раз вам повторял: не возите больше. У меня материалу столько накопилось, что девать некуда”.
“Да у вас, батюшка Константин Федорович, весь пойдет в дело. Уж этакого умного человека во всем свете нельзя сыскать. Ваше здоровье всяку вещь в место поставит. Так уж прикажите принять”.
“Мне, братец, руки нужны; мне работников доставляй, а не материал”.
“Да уж в работниках не будете иметь недостатку. У нас целые деревни пойдут в работы: бесхлебье такое, что и не запомним. Уж вот беда-то, что не хотите нас совсем взять, а отслужили бы верою вам, ей богу, отслужили. У вас всякому уму научишься, Константин Федорович. Так прикажите принять в последний раз”.
“Да ведь ты и тогда говорил в последний раз. А ведь вот опять привез”.
“Уж в последний раз, Константин Федорович. Если вы не возьмете, то у меня никто не возьмет. Так уж прикажите, батюшка, принять”.
“Ну, слушай, этот раз возьму, и то из сожаления только, чтобы не провозился напрасно. Но если ты привезешь в другой раз, хоть три недели канючь, — не возьму”.
“Слушаю-с, Константин Федорович; уж будьте покойны, в другой раз уж никак не привезу. Покорнейше благодарю”. Мужик отошел, довольный. Врет, однако же. Привезет: авось — великое словцо.
“Так уж того-с, Константин Федорович, уж сделайте милость… посбавьте…”, говорил шедший по другую сторону заезжий кулак в синей сибирке.
“Ведь я тебе на первых порах объявил. Торговаться я не охотник. Я тебе говорю опять: я не то, что другой помещик, к которому ты подъедешь под самый срок уплаты в ломбард. Ведь [Далее начато: ведь у вас, я знаю, есть] я вас знаю всех. У вас есть списки всех, кому когда следует уплачивать. Что ж тут мудреного? Ему приспичит, он тебе и отдаст за полцены. А мне что твои деньги? У меня вещь хоть три года лежи. Мне в ломбард не нужно уплачивать”.
