муравейником. В восьмидесятые годы производство стало приостанавливаться, оказалось, что упаковку гораздо дешевле делать в Китае. Эпоха процветания закончилась в девяностые, а в 2000-м деятельность остановилась совсем. Город так с тех пор и не оправился. Даже летом на извилистых улочках старых кварталов было пустынно.
Севраль стал городом-призраком. Никто не осматривал церковь XV века, на дверях которой теперь постоянно висела картонка с кое-как нацарапанной надписью: «Открыто только во вторник утром». Никто не бронировал номера в Гранд-отеле, тоже пришедшем в запустение. Единственным местом, где еще толпился народ, был супермаркет на краю города. В проходах между стеллажами всегда было много клиентов с тележками, доверху набитыми продуктами. Из-за супермаркета закрылись все мелкие магазины. Старинные дома, такие красивые и величественные, стояли с закрытыми ставнями. Казалось, там никто не жил, у людей просто не было средств. Единственный книжный магазин был пуст, его собирались продавать. Кинотеатр и театр давно разорились. Когда-то на площади перед мэрией горластые старики играли в петанк или пили пастис на террасах кафе. Больше не видно было играющих детей. Город казался угрюмым и пустым, только кошки сновали по пыльным тротуарам и торопились по своим делам женщины в мусульманских платках. В жилых домах над каждым окном висело по спутниковой антенне. Никто больше не заботился о Севрале. Город приходил в запустение.
Еще во время обеда Линден заметил, как поблек некогда роскошный ресторан. Когда-то это было знаменитое на всю округу заведение, где гостей и высших должностных лиц угощали в интерьере стиля Belle Époque: драпировка и фестоны красного бархата, керамическая плитка на полу, позолоченные светильники и стеклянный свод. Теперь плиты были выщербленными, купол пошел трещинами, а фестоны покрылись слоем пыли. Официанты еле переставляли ноги, словно работали в похоронном бюро. Немногочисленные посетители тихо переговаривались, склонившись над тарелками. Линден не мог поверить своим глазам: неужели когда-то это было фешенебельное место! Он вспомнил, как они отмечали здесь тридцатилетие Лоран в 1987-м. Ему тогда было всего шесть лет, но тот день прекрасно сохранился у него в памяти. Ресторан был украшен ее любимыми белыми розами, в звуковых колонках – музыка диско, тоже ее любимая. На нем костюм, как у взрослого. На Кэндис, очаровательной, как и ее младшая сестра, элегантное черное платье. Девятилетняя Тилья, раскрасневшаяся от счастья, танцует с Полем буги-вуги. И конечно, сияющая от радости мать, королева праздника, в белом брючном костюме. Разговоры с теткой, сестрой отца, и кузиной всегда его утомляли. И последний обед, в 2014 году, не был исключением. Мари и Флоранс деликатно обходили тему его личной жизни. Они вежливо расспрашивали про Тилью, Мистраль и Колина, но никогда не интересовались, есть ли подружка у него. Порой он задавался вопросом, как, интересно, они бы отреагировали, вздумай он вдруг заговорить о Саше, как бы они восприняли слова «мой приятель». Им представлялось гораздо безопаснее расспрашивать его о работе, хотя вряд ли они хоть что-нибудь понимали в фотографии или желали вникнуть в тонкости этого мастерства.
Ничего не изменилось, у Мари был все тот же резкий, грубоватый голос. Линден попрощался с нею, пообещав позвонить, если будут какие-нибудь новости. С ума сойти, насколько они не похожи с отцом. Ей никогда не хотелось жить в Венозане, заниматься им. Да и за фамилию Мальгард она не держалась: выйдя замуж за Марселя, тут же ее сменила. Но Линден знал, что брата она очень любила, уважала и восхищалась им. И в ее суровом тоне Линдену ясно слышалось беспокойство.
Можно было подумать, что дождь стал неотъемлемой частью их жизни. Что, если небеса теперь навечно останутся такими: ненастными, свинцовыми? А солнце больше никогда не покажется? Может, так теперь выглядит мир, в котором ему предстоит жить. Дождь. Его мокрые шелестящие струи. Линден наконец взял себя в руки и быстрым шагом направился к гостинице. Он шел с таким решительным видом, что встречные прохожие поспешно расступались. Он чувствовал, как функционирует его тело, как напрягаются ноги, перемещая его вперед, как двигаются руки, помогая сохранять равновесие, и это ощущение было ему приятно. Его дыхание в холодном воздухе превращалось в облачка пара, которые плыли за ним. Ему звонила Рашель, его агент, но он не отвечал. Ей хотелось знать, как отец, но еще ее интересовало, когда он сможет вернуться к работе. Ему нечего было ей ответить. Главное сейчас – отец, а если она этого не понимает, пусть идет к черту. Завтра он вернется в больницу, на этот раз принесет книгу Жионо и почитает отцу вслух. Конечно, это не то же самое, что разговаривать с ним, но вдруг поможет.
А пока Линден позвонил Саше и долго с ним разговаривал. Ему так важно было услышать его голос. Саша готов был приехать прямо сейчас, пусть только Линден скажет, он сядет в самолет и завтра будет здесь. Нет, приезжать не надо, во всяком случае, пока не надо, хотя ему так не хватало Саши, что его отсутствие ощущалось почти как физическая боль. Ему казалось, что он застрял в каком-то временно́м разломе, в странном пространстве, где должен лицом к лицу встретиться с навалившимися на него страхами и переживаниями. О будущем он думать не мог, оно было слишком пугающим. Он предпочитал жить настоящим моментом, вот так, как сейчас, растянувшись на кровати и уставившись в потолок. По возвращении в гостиницу ему пришлось пережить весьма неприятный разговор с Тильей, из тех, которых он так боялся. Она прямо заявила, что не может заплатить еще за несколько ночей, у нее же нет таких огромных доходов, как у него, а сейчас она вообще на нуле, он что, не задумывается о такой ерунде? Задетый за живое, он отмел все возражения, заявив, что, разумеется, возьмет все расходы на себя, это вообще не проблема, главная проблема – это их отец, при чем тут деньги. Она вышла из себя, ее лицо побагровело. Черт, да за кого он себя принимает? Он что, думает, раз он фотографирует сильных мира сего и живет на широкую ногу, то может позволить себе подобные заявления, как он вообще смеет это сравнивать: состояние их отца и содержимое своего бумажника? Он пытался ее успокоить, но слишком хорошо понимал: у нее очередной приступ, и самое разумное – это уйти отсюда и спрятаться в своем номере. У двери Линден застал мадам Мириам Фанрук, директрису отеля, она была очень обеспокоена состоянием здоровья его родителей и сказала, что если хоть чем-то может быть полезна, пусть он обращается.
В дверь постучали, когда
