не забудет этот разговор. Какая ужасная мысль. Он бросился, как в атаку, головой вперед. Колебаться больше нельзя, тянуть тоже. Он сказал что-то вроде: «Никакой подружки нет». А поскольку она, похоже, так и не поняла, то добавил: «Есть друг». И потом как-то неловко: «Вернее, несколько». Она долго молчала, потом с трудом выдавила из себя слабое «О». Лицо словно окаменело. Мистраль застонала и закрыла глаза, она не могла поверить, что ее бабушка сказала только это «О». А что было потом? Линден встал и принялся ходить по комнате. Кто-нибудь еще знает? Линден кому-нибудь еще говорил? Он ответил, что Кэнди в курсе. Она резко выпрямилась. Кэнди? Ее собственная сестра? И давно? Он все рассказал Кэнди в 1998-м. Лоран не могла прийти в себя от изумления. Он рассказал все Кэнди почти семь лет назад? Это слово «семь» она почти прошипела, он как будто вновь увидел, как она поджала губы и ее зубы обнажились. Кэндис рассказала об этом кому-нибудь? Линдена этот вопрос привел в замешательство. Нет, он думает, нет. Да и впрочем, какая разница? И тогда мать произнесла фразу, от которой ему плохо до сих пор. «Не знаю, как это воспримет твой отец». Ему захотелось стать невидимым, спрятаться, исчезнуть. Ему хотелось плакать, и одновременно он был в бешенстве. То есть отец будет разочарован? Ну да, разумеется, ответила она. Он хоть понимает, какой это для Поля удар? А что он, собственно, ждал, что отец его поздравит? В словах матери было столько яда, что он невольно отшатнулся. Как могло случиться, что она ни о чем не подозревала? Неужели она ничего не замечала? Если уж одноклассники в коллеже догадались, хотя ему было тогда лет десять, как собственная мать могла ничего не видеть? Ответ был ясен: она не хотела видеть. Линден встал и бросил матери в лицо: «Твоя сестра сказала мне, что не разочарована и все равно меня любит». Наступило молчание, лицо Лоран скривилось. Она плакала, закрывшись руками, а он молча смотрел, как она плачет. Он смотрел на нее, пока она не успокоилась. Она вытерла глаза, размазав по щекам тушь. «Мне очень жаль». Она сказала это совсем тихо, но он услышал. Линден так и не узнал, чего ей было жаль, да он никогда и не спрашивал. Уходя, она прижала его к себе. И в тот момент, когда он дрожащими руками закрывал за ней дверь, прошептала, что отцу ничего не скажет. Пусть он сам.
Мистраль стиснула его руки своими ладонями, и он услышал ее голос:
– И ты сказал дедушке?
– Сказал что?
– Ну, что ты гей?
Линден опустил голову и молчал несколько секунд. Потом посмотрел ей прямо в глаза:
– Нет. Я никогда ему не говорил. И я не знаю, знает ли он.
* * *
Потом, после ужина с Тильей и Мистраль, Линден нашел сообщение от мадам Фанрук. Директриса отеля с извинениями сообщала, что ему придется освободить комнату, тем более, насколько ей известно, только что приехала его племянница и будет теперь жить в номере матери. Ему должно быть известно, что в гостинице свободных номеров больше нет, но есть одна комната в мансарде, в которой он может жить столько, сколько будет нужно, причем совершенно бесплатно. Только ванную придется делить с сестрой. Линден со своим маленьким чемоданчиком в сопровождении служащего поднялся на последний этаж. На двери не значилось никакого номера. Мансарда была длинной и узкой, с односпальной кроватью в углу. Выпрямившись во весь рост, он почти касался головой потолка. По крыше монотонно стучал дождь. Комната была чистой и теплой, но ни телевизора, ни вай-фая. Придется приспосабливаться.
Перед ужином сестра с виноватым видом пробормотала какие-то извинения, которые он принял. Тот досадный эпизод следовало забыть как можно быстрее. Они втроем отправились в пиццерию на улице Вавен, это было недалеко, через перекресток. Теперь моросил мелкий дождик. Свою «Вальполичеллу» Тилья выпила залпом. Когда Мистраль поспешно прикрыла ладонью ее бокал, мать не стала возмущаться и потянулась за водой. Линден позвонил в больницу. Дежурный врач сообщил, что состояние Поля стабильное: ни лучше, ни хуже. Линден сказал, что придет завтра с племянницей в приемные часы. К Лоран они все отправились вечером. Она лежала на подушках очень бледная, изможденная и исхудавшая. Ей тоже не стало ни лучше, ни хуже.
Линден просмотрел информационный листок на двери номера сестры. То, что он прочитал, встревожило его: квартал Берси окончательно затопило, электростанции залиты водой, электричество подавалось плохо, в квартирах и магазинах ни света, ни отопления. Многие линии метро тоже были затоплены, насосные станции не справлялись. Закрыли линию С парижских пригородных поездов, которая шла как раз вдоль Сены. Отменены все массовые мероприятия. Министерство экономики и финансов, которое находилось недалеко отсюда, собирались эвакуировать. Но самым тревожным было скопление воды в подземных канализационных коллекторах. Главная опасность шла как раз отсюда, из глубины: из-за непрекращающихся дождей горизонт грунтовых вод оказался перенасыщен влагой, и вода распространялась по подвалам и паркингам. Она поднималась постепенно, медленно, но неотвратимо. Тысячи парижан мониторили сайт «Наблюдение за наводнением», где поминутно отслеживался неудержимый подъем уровня Сены. Линден открыл сайт на своем телефоне и увидел, что вода поднялась уже на шесть метров. Прогноз на два ближайших дня оптимизма не внушал. Правительство было мобилизовано, все понимали серьезность ситуации.
Ориэль не ошиблась, Сена не опустится. Линден включил телевизор. Его подташнивало. Подъем Сены беспокоил его, но состояние родителей тревожило куда больше. Какое неудачное стечение обстоятельств. Как их семейный уик-энд превратился в ад? Он думал об отце, распростертом на больничной койке, о матери, лежащей сейчас в душной комнате, о реке, которая все поднималась и поднималась, и сердце его наполнялось тревогой.
Однако за ужином Линден старался не показывать свою тревогу сестре и племяннице, развлекал их рассказами о смешных случаях на фотосессиях, когда все шло наперекосяк. А сюжетов для анекдотов хватало: ему доводилось встречать и высокомерных манекенщиц, которым не нравилось вообще все, и властных редакторов, которые чуть ли не вырывали камеру у него из рук. Самые страшные воспоминания оставила одна съемка в суперсовременной студии, оборудованной в подвале, когда случилась крупная авария на электростанции и половина Нью-Йорка погрузилась в темноту. Вся команда: ассистенты, манекенщицы, стилисты, парикмахеры и гримеры, а с ними за компанию владелец здания и консьерж оказались запертыми в подвале на всю ночь. У одного из парикмахеров случилась паническая атака. А еще однажды произошла настоящая катастрофа, когда перед самым отъездом в Австралию выяснилось, что
