этим даже не дано понять, куда забрался их Мишустик. Теперь ясно, что они не простят ему достижений, осуществленных без их участия. Скорее всего, эти ничтожества намеренно отравляют его радость показным равнодушием. Мерзко. Очень мерзко и погано внутри. Правда, теперь у него есть Виктор. Но он же не родственник. По крайней мере, не обязан принимать участие в семейных торжествах. К тому же он сам говорил, что завидует Мише. Что ж, его можно понять. Лишнее подтверждение тому, что гении всегда одиноки… Миша на мгновение споткнулся о слово «гений», но благополучно преодолел препятствие. Если они не хотят радоваться его достижениям, пускай бесятся от них же, он предоставит им такую возможность.
Внезапный звонок в дверь вызвал недоумение у Софочки, вопросительный взгляд у Лауры, и только Миша оказался готов к приему случайных гостей. Двое грузчиков в испачканной синей униформе внесли в дверь огромное зеркало.
– Не разувайтесь, – разрешил Миша и, провожая их свою комнату, повелительно бросил через плечо:
– Пока ребята будут устанавливать зеркало, организуй чайку.
После проделанной работы грузчики собирались отчалить, но Миша усадил их за стол. Работяги смущенно переглядывались, пряча под столом ноги в грязных сапогах. Софочка с ужасом наблюдала за сапогами, ерзающими по бежевому персидскому ковру. Лаура между тем вперилась своими зелеными глазами в Мишину переносицу и не сводила с него взгляда.
Мише нравилось напряжение, которое он намеренно нагнетал.
– Ребята, пока пироги не съедите, Софья Леонидовна вас не отпустит. – Миша с вызовом посмотрел на маму. Здесь не выдержала Лаура:
– Вам, наверное, пора. Я вижу, вы торопитесь. Большое спасибо!
Грузчики благодарно и суетливо вскочили и удалились.
– Миш, ты хоть сам понимаешь, что происходит? – спросила Лаура.
– А ты понимаешь? – огрызнулся Миша и выскочил из-за стола.
Он вошел к себе в комнату, повесил табличку «не беспокоить», закрыл дверь на ключ и встал перед зеркалом. Миша задрал подбородок, скрестил на груди руки и расставил ноги, как моряк на палубе. Отражение Мише понравилось, оно делало его еще выше.
Настойчивая непрестанная долбежка в дверь вынудила Мишу отвлечься. Он два раза повернул ключ и отошел от двери на безопасное расстояние. Дверь распахнулась, и Миша увидел разгневанную Лауру и удивленную маму.
– Мне речи нужно репетировать, – пояснил он, стараясь загородить проход.
Лаура не сдавалась:
– Да это видно! Но ты ничего не перепутал? С каких пор тебе для репетиции речей нужно зеркало высотой в два метра, итальянский замок с секретом и… – Она сняла с крючка табличку. – Предостережение «не беспокоить»? – Лаура смотрела прямо в глаза племянника.
– Тебя забыл спросить! Отстань от меня! – гаркнул Миша и осекся под ледяным взглядом Лауры.
Удивляясь собственной смелости, он закрыл дверь прямо перед ними, оставив их без объяснений и извинений за порогом своей комнаты.
Виктор позвонил на следующий день.
– Ты ведь подписал свободное посещение? С понедельника заступаешь на должность. Я тебя подброшу и познакомлю с твоими владениями, – сообщил он без лишних реверансов.
– Я… подписал, – ответил Миша.
Виктор нажал отбой.
Ковригин потерял счет времени, хотя слонялся по Игнатьевскому уже вторые сутки. Наткнувшись на холодильник, Алекс не смог вспомнить, ел ли он. Его восторг и желание обладать домом перешли в уверенность. Дом будет его. Какие там заграничные дворцы, в которых канализация не перестраивалась по двести лет, какие там новоделы под старину и родовые замки в умирающей Европе… Его место здесь. Он чувствовал себя так, будто жил в этом особняке целую вечность. Ковригин замирал возле окна, глядя на город сверху. «Суета, – думал он. – Никому не нужная, бесполезная суета…» И вновь отправлялся осматривать дом.
Осеннее ненастье пропитало город вязким промозглым духом, окружившим серые типовые постройки. Освещенные фонарями оазисы привлекали внимание горожан. Дом детского творчества на глазах превращался в современное многофункциональное здание. Рядом с ним круглые сутки кто-то митинговал, протестовал, обвинял, предъявлял и требовал.
– Хорошо, что пока обходится без жертвоприношений, – пошутил Альберт, поддерживая под руку озябшую Викторию Павловну.
– Этого и так хватает, – ответила она, прижимаясь к Альберту. – Каждый день кто-то вязнет в этом болоте. А выбраться из него почти невозможно.
Альберт остановился, развернулся к Вике и схватил ее за плечи.
– Возможно! Я думал, что никогда не смогу веселиться, ходить в кино, ужинать… А теперь благодаря маме каждый день моей жизни я хочу начинать с завтрака с тобой.
Мама Альберта Оксана Яковлевна была моложава и миловидна, при этом обладала отменным здоровьем и серьезной физической силой, несмотря на изящное телосложение. Она работала врачом в городской психушке, которую называла «бедламом». Оксана Яковлевна любила свою работу за гармоничное сочетание всех видов нагрузок и ненормированные порции здорового питания в столовой. При случае Оксана ловко скручивала «буйных», объяснялась с коллегами и пациентами короткими циничными фразами, много ела, постоянно читала научные статьи и ни с кем не сближалась до стадии приветственного поцелуя. Оксану Яковлевну на близкой дистанции можно было выдержать только по любви или по острой необходимости. Альберт удивлялся, как ее терпят на работе.
Со временем мама с сыном почти перестали разговаривать. Еще больше отношения охладились на расстоянии между Венецком и Бостоном и совершенно зашли в тупик, когда Альберт написал маме письмо, в котором признался, что стал другим человеком, обрел новых друзей и абсолютно счастлив.
Мама написала ответ, который чудом не разъел бумагу.
«Спасибо, что сообщил, а то я могла бы и не узнать, как ты счастлив в окружении таких же счастливых на всю голову друзей. Как тебе известно, я работаю со многими абсолютно счастливыми людьми. Правда, именно по причине абсолютного счастья они и попали туда, где я работаю.
Ты большой молодец, что строишь новую жизнь и находишь возможность меняться. Ты всегда был умным, волевым и родился без генетических сбоев. Судя по всему, с помощью своих новых товарищей ты станешь тупым покорным идиотом, неспособным за себя постоять. Ну что ж, мне такие диагнозы известны. Если вдруг тебе еще не сделали лоботомию, призови свое идеальное критическое мышление, попробуй посмотреть на себя со стороны. Представь, что на твоем месте – кто-то близкий и дорогой тебе. Тогда после того, как тебя выкинут на счастливую помойку, останется небольшой шанс добраться до дома.
Если стерилизация мозга уже произошла, рано или поздно тебя все равно доставят домой. И, прости, Алик, у меня не будет иного выхода – придется разместить тебя у нас в бедламе.
Условия неплохие, хотя палаты четырехместные. Зато режим дня и регулярная кормежка с постоянным врачебным наблюдением –
