ней золотыми вензелями было написано «Толеранин Первый». – …Анатолий! – определился Полковник.
Миша вопросительно посмотрел на Виктора.
– Это должность. Не обращай внимания. Проходи и устраивайся.
Кабинет оказался выше всяких похвал. Огромный, с дорогой современной мебелью, с просторной секретарской приемной и даже личной комнатой отдыха с мягким диваном и гардеробной.
– Михаил, все ли подходит? – произнес Виктор. – Мебель и технику подобрали с учетом твоих предпочтений. Посмотри, все ли подходит? А мы пока займемся спецотделом. Он на третьем. Тебе вообще не обязательно туда подниматься.
Оставшись в одиночестве, Миша возликовал. Таких кабинетов он в жизни не видел. Огромная ректорская Венецкого университета, уставленная побитыми временем диванами и столами, просторная приемная со столом, под которым секретарша оставляла рабочие туфли на стоптанных каблуках, сейчас казались жалким подобием рабочего места руководителя. Как выяснилось, то, чего обычные люди добиваются десятилетиями тяжкого труда, Мише принадлежит по праву рождения.
Зеркальная гладь огромного стола цвета шоколада притягивала взгляд и была приятной на ощупь. Огромное кожаное кресло, похожее на трон, ласково и почтительно обнимало тело. Михаил легонько прикоснулся к ящику стола. Он неслышно выполз, гостеприимно предлагая осмотреть содержимое. В ящике лежали деньги. Не просто деньги – много. Разных. Их было столько, что было даже не интересно считать. Кроме денег он обнаружил в столе банковские карты, поздравительные телеграммы от неизвестных ему иностранных докторов различных наук, диплом о присвоении ему, Михаилу Асину, ученой степени доктора Толерантности… Ну что же, так и должно быть. Миша легким касанием закрыл ящик.
Осторожный стук в дверь прервал Мишины размышления.
– Разрешите войти? Я к вам с нижайшей просьбой. – Голос просительно дрожал, а к столу торопливым мелким шагом приближался лысеющий вахтер. Именно так, как грезилось Мише.
– Мечтаю работать под вашим началом, – почтительно произнес посетитель. – Лифтером, вахтером, порученцем, кем угодно. Хоть на балалайке играть выучусь, коль прикажете. Преданней меня вы никого не найдете. Я дисциплинированный. Я полезный. Я вам подхожу. Не извольте отказать.
В ожидании ответа вахтер замер в просительной позе со слегка склоненной набок головой. Откинувшись в кресле, Миша любовался на милую сердцу картину и чувствовал себя как рыба в воде.
– Как звать? – спросил Миша.
– По имени вроде не принято сейчас. А вообще – Полковником. Много лет уже так зовут.
– Чем заниматься думаешь?
– Как велено – тоталитарностью! – отчеканил вахтер.
Миша чуть призадумался и решил уточнить:
– Уверен?
Полковник чуть надулся и сдвинул брови в усилии вспомнить забытое слово.
– Толерантностью! Путаюсь пока. – Он хлопнул себя по лбу и повторил: – Только толерантностью! Дисциплиной и порядком!
– Что ж, Полковник, будет тебе должность! Останешься в своих полномочиях. Дальше – посмотрим.
– Есть остаться в полномочиях! – гаркнул Полковник и тут же смиренно добавил: – Премного благодарен! – Он даже немного зарделся от радости и, непрестанно кланяясь, попятился на выход.
Вот так должны входить и выходить из его кабинета все. Секретаршей он посадит Ковригина. Тот хотя бы одет всегда с иголочки и ведет себя в последнее время как положено. Будет носить Мише кофе и сдерживать толпу возле двери.
Полковник радовался как ребенок. Он правильно все рассчитал и не промахнулся. Не зря он по крупицам собирал информацию, мотал на ус, выжидал, ловил момент и подкарауливал приезд высокого начальства, чтобы не упустить свой шанс. Ему очень хотелось остаться здесь работать при новых владельцах. Чем именно они будут заниматься, его не особо волновало. Все, что он уяснил – здесь будет что-то вроде Министерства обороны нового миропорядка, и пришли они сюда надолго и всерьез. Здание еще не ввели в эксплуатацию, а работа уже отлажена, один за другим открываются отделы, специалисты бесшумно снуют по мраморным лестницам, камеры и прослушки фиксируют любое движение и звук. А то, что возглавляет структуру двадцатилетний мальчишка, очень даже кстати. Парень не избалован почтением, это тебе не пресыщенный генерал, который в упор никого не видит. Сколько сил и стараний Полковник отдал службе, будучи прапорщиком? И навытяжку стоял, и угождал, и расшаркивался, а толку что? Ни благодарности, ни денег. Часть расформировали, всех уволили – и будь здоров, ищи работу. А главное – Полковник нутром чуял, что это не наскоро слепленная однодневка, здесь проводится масштабная операция, основательно продуманная и четко спланированная. Надо бы только поинтересоваться, как обращаться к этому парнишке, а то чуть не попал впросак: на двери написано «Толераний», но на Анатолия паренек не отозвался. Товарищ его вообще Михаилом назвал. Вдруг у них Анатолий и Михаил – одно и то же…
Староста Наташа Землякова выглядела измученной и обессиленной. Она часто задумывалась, глядя в одну точку, и не сразу откликалась, когда ее звали. С механическим упорством староста собирала деньги на букеты в больницу для Дашки Черепановой. Черепановская мамаша сообщила, что Дашеньку переместили в центральную клинику для уточнения диагноза после того, как пациентка умудрилась сделать себе блефаропластику, отлучившись на физиотерапию в соседнее здание. Отек на лице очень сильный, глаза заплыли, ест девочка через трубочку, поэтому ничего, кроме денег, присылать не надо – она все равно не увидит.
Сбор денег хоть как-то помогал Наташе сфокусироваться. Она безразлично отмечала, что Ковригин в последнее время приходит в универ когда хочет, Асин вообще перешел на свободный график, Георгий и раньше-то не отличался высокой дисциплиной, а после того, как сгорел его папаша, вообще возникал лишь иногда как привидение.
Наташа переживала за мужа. Максим просыпался мрачным и молчаливым. Машинально завтракал, подолгу отмокал в ванной, после чего молча одевался и куда-то уходил. Возвращался поздно и, нырнув под одеяло, притворялся спящим. На вопросы жены отвечал невпопад или вообще не отвечал. Любая попытка обнять его ночью или прижаться к нему заканчивалась одним и тем же: он вскакивал с кровати и шел на кухню попить водички, закрывался в туалете или отправлялся в ванную, где среди ночи подолгу принимал душ. Его странное поведение принимало устойчивую форму, и, похоже, менять его он не собирался. Брат Василий, которому Наташа позвонила в порыве отчаяния, безапелляционно заявил:
– Ты бы к врачу его отправила. Похоже, у твоего Масика по мужской части проблемы.
Наташа густо покраснела и смешалась. Даже самой себе она стеснялась признаться в том, что Масик под любым предлогом избегает супружеской близости. Как она сразу не догадалась! Конечно, как он мог рассказать ей о проблемах со здоровьем! Он вообще никогда ни на что не жаловался. Большой, мужественный и надежный Масик в одиночестве переживал трагедию и от этого не находил себе места. Ей до слез стало
