Видно, что полицейские никак не могут ее с Джека снять. Фотографии внутри журнала «уличали» Джека в ничуть не меньшей степени – особенно те, что журналюги вынули из помойки. Розовые трусики мало того что маленькие – они еще и мокрые! Голую Эмму немного подретушировали; Джек решил, что благодаря черной полосе на глазах ее никто не узнает, даже те, кто видел ее в те годы (и кто, кроме Джека, видел ее в те годы голой?). Он, конечно, забыл, что фотографию держала в руках миссис Оустлер.
Из четырех фотографий маминых грудей журнал выбрал лишь одну, заклеив Алисины соски черными полосами. Эммины груди они заклеивать не стали – фотография так помялась в помойке, что этого не требовалось, к тому же в печать пошла только «верхняя половина» девушки (спасибо и на этом).
В статье упоминалась и доктор Гарсия. Джек заранее знал, что она откажется от комментариев, но нашелся ее бывший пациент, который сказал, во-первых, что методы у психиатра «крайне нетрадиционные, на грани фола», во-вторых, что она в самых сильных выражениях советует своим пациентам не заводить романы друг с другом. Джек-то понимал, что доктор Гарсия ни на секунду не поверила в роман между Джеком и Люси; но уже сама форма изложения в журналах такого рода подразумевает намеки на связь, хотя прямых утверждений не делается. И читатели верят! Сам заголовок намеренно вводит в заблуждение, и для истории с Люси желтые подонки нашли идеальный вариант: «Джек Бернс отрицает „грязные инсинуации“, но давайте заглянем к нему в мусорное ведро!»
Он не совершил ровным счетом ничего, но желтая пресса сумела выставить его виновным буквально со всех сторон. «Слишком странная» история, по выражению Мишель Махер.
Чарльз Берчелл был добрый малый, он принес Джеку самые искренние соболезнования. Вернувшись в отель, Джек едва не упал от головной боли. Он принял пару таблеток и даже не запомнил какие.
Чтобы развеяться, он позвонил себе домой в Лос-Анджелес и прослушал сообщения на автоответчике. Джек не прогадал, настроение резко улучшилось. С соболезнованиями звонили Боб Букман, Ричард Гладштейн, Алан Херготт и даже Бешеный Билл Ванфлек из Амстердама (Джек потом узнал, что его подружка первой на всем голландском ТВ пустила историю с Люси в эфир). Кто-то из старинных подруг позвонил Лесли Оустлер, она рвала и метала:
– Я поверить не могу, что ты оставил этот Эммин снимок и фотографии мамы! Джек, ты кретин, ты полный идиот!
– Удивлена, что ты мне не позвонил, – мягким голосом обратилась к нему доктор Гарсия. – Надеюсь, ты передумал заезжать в Бостон, а если нет, то надеюсь, что передумала Мишель. Не советую также пытаться выйти на Люси, Джек. Думаю, нам надо что-нибудь придумать, ты слишком много времени проводишь у меня в приемной. Только вообрази себе, что будет, если ты наткнешься у меня на ее мать.
Джек диву давался, и как только репортеры пропустили эту вкусную деталь – мать Люси тоже лечится у доктора Гарсия (любой бы догадался, что мать такой дочери обязана иметь своего психиатра, как же они не проверили?).
Одна из молодых матерей в приемной однажды объяснила Джеку, что доктор Гарсия не похожа ни на одного психиатра, с какими ей приходилось иметь дело, – а именно: к ней не обязательно записываться на прием заранее. Видимо, решил Джек, эта пациентка любит посещать врача по первому капризу. Многие юные мамы в приемной говорили, что присутствие других юных мам их успокаивает. Организация в самом деле довольно необычная, чересчур гибкая – ни один психиатр в Нью-Йорке или Вене не позволил бы себе такое (что там, ни один пациент в Нью-Йорке или Вене не согласился бы ходить к психиатру, у которого все сидят в одной приемной и видят друг друга). Но за эту гибкость Джек и любил Санта-Монику.
Он отдал портье свои авиабилеты:
– Мне надо завтра быть в Лос-Анджелесе, найдите мне какой-нибудь вариант, чем прямее, тем лучше. Только, пожалуйста, без посадки в Бостоне.
Потом Джек пошел в «Пишущую братию» – он весь день не ел и был жутко голоден.
Он сел за маленький столик в углу и заказал закуску. В ресторане было полно народу и слишком шумно, хотя это, может быть, Джеку и показалось – он устал и был травмирован. Он сидел спиной к залу, смотрел в окно. Вообще-то, он даже книжку с собой прихватил (по рекомендации Чарльза), но не смог читать: сразу же заболевала голова и шум в ушах делался невыносимым. Самый громкий стол оказался по совместительству соседним, но Джек не видел, кто сидел за ним, а сами говоруны тоже видели лишь его спину.
Речь держал один особенно громкий посетитель. Он хвастался дракой в баре какого-то отеля; по его словам, это был честный кулачный бой.
– Все говорят – борцы, борцы! Тьфу! Оказывается, это сплошное говно и слабаки, даже удар держать не могут! – орал он.
Джек встрепенулся, несмотря на боль в голове.
– Джек Бернс плюхнулся на пол, как коровья лепешка! – хвастался герой друзьям.
Благодаря хронологической терапии Джек давно сделал одно важное открытие – «случайные совпадения» называются таковыми лишь по лености мысли, а чаще всего вовсе не так уж случайны. Конечно, сказал бы иной рассказчик, Джек случайно оказался в одном ресторане с Дугом Максвини на следующий вечер после того, как жирный волосатый писака послал его в нокаут запрещенным приемом. Но ведь Галифакс – маленький город, а ресторан «Пишущая братия» – популярное место.
Джек обернулся, но увидел лишь широченную спину Максвини; зато его узнал один из сотрапезников писателя. По его лицу Джек сразу понял, что они и думать не думали, что поверженный в «честном бою» борец сидит в двух шагах от их стола. Максвини, стало быть, рассказывал это просто так, а не с целью поиздеваться над Джеком. Тут Джек встал из-за стола и подошел к говорунам; друзья успели сообщить писаке, что Джек Бернс здесь и все слышал, но жирный боров и бровью не повел:
– Недомерок распластался на полу, что твоя камбала!
Джек стал рядом с Максвини и чуть-чуть сзади. За
