ее образ.
Под дверью кубрика раздался шорох, перечеркнувший линию сна. Образ девушки исчез. Я приподнялся на кровати, железные стойки громко скрипнули, но никто не проснулся. Сантист сопел на соседней койке. Миша, обняв подушку, спал к стенке лицом. В кубрике было тепло и тихо. И только шорох, будто кто-то елозил палкой по стене, не давал мне покоя.
Я спрыгнул с кровати и подошел к двери. Прозрачное окошко украшал чей-то плевок. Перед тем, как все легли спать, плевка не было, сейчас плевок появился, и выглядел уже подсохшим. Я подумал о том, кто бы мог это сделать, и повернулся к кровати Ромы. Следовало сказать спасибо его друзьям, что они оставили на стекле только плевок, а не что-нибудь еще. Сантист и сам частенько оставлял на окнах своих друзей подобные вещи, поэтому завтра утром он нисколько не удивится тому, что его кубрик пометили.
Я посмотрел сквозь стекло, и увидел пустой мрачный коридор. Шорохи не повторились. Я открыл замок и выглянул наружу. Где-то вдалеке раздавались голоса, и по коридору несся тихий гул. Мне не хотелось выходить из кубрика, но, стоя на холодном полу, я понял, что хочу в туалет и назад в кровать уже не вернусь.
Дневальный на месте отсутствовал, и это меня нисколько не удивило, потому что в наряде находилась вся банда Сантиста. На этот раз командир роты решил не мешать плохих парней с послушными, а выставить наряд только из тех личностей, которых на посту вообще было сложно представить. Рома Сантистойков заворочался во сне. Свет уличных фонарей падал на его кровать. Когда Сантист вдыхал, его нос подрагивал, а одеяло плавно вздымалось на груди.
Я вышел в коридор и быстрым шагом направился в туалет. Гул голосов смолк. Не помню, когда в последний раз мне приходилось наслаждаться подобной тишиной.
Туалет на всех этажах был разделен на умывальник и гальюн. Свет ни там, ни там не горел, но в умывальник отчасти попадал из коридора. Идти во тьму и искать писсуар на ощупь, я не хотел. И я так же не хотел возвращаться в кубрик за фонариком. При особом желании справить малую нужду можно было в ногомойную раковину. Ноги в ней никто никогда не мыл, потому что широкая бадья давно получила другое предназначение. Воскресным утром раковину регулярно заблевывали пьяные курсанты. Туда же бросали окурки из-под сигарет, чтобы лишний раз не тушить их об стены. А иногда среди прочего мусора в ней плавали презервативы.
Сегодня раковина была чистой, если не считать трех окурков, брошенных точно в сеточку, предотвращающую попадание мусора в трубу. В умывальнике никого не было, и я решил, что знак судьбы — не забираться в темный гальюн, а пописать прямо здесь у входа. На всякий случай, я еще раз высунулся в коридор, удостовериться, что меня никто не увидит. Все-таки, поступать так было подло по отношению к наряду, и если бы меня кто-то заметил, в следующий раз, в мой наряд, в раковину подбросят что-нибудь более остроумное.
Спустя несколько секунд дело было сделано. Испытывая странную дрожь, я подошел к умывальнику, помыл руки, ополоснул лицо, и вдруг услышал щелчок.
Сначала мне показалось, что щелчок проник в туалет извне. Откуда-то из коридора или со стороны балкона, куда выходить запрещалось. Но спустя мгновение я услышал скрип открывающейся дверцы, который окончательно рассеял все сомнения. В туалете кто-то был.
Я выскочил в коридор, желая просто исчезнуть в ночи. В тот момент я едва успел повернуть голову, как наткнулся на дедушку.
Если мое лицо выражало испуг, то его образ был полон неимоверного ужаса. Я подумал, что примерно так же, сидя на рельсах, люди смотрят навстречу внезапному поезду. Они даже не могут закричать, настолько страх парализует их нервную систему.
Дедушка затащил меня обратно в туалет и прижал к стене.
— Ты видел его? — прохрипел он.
Он вжал меня так сильно, что я не мог вздохнуть.
— Кого?
— Тихо! — его глаза вылезли из орбит, стоило мне повысить голос.
Дедушка выглянул в коридор и тут же повернулся ко мне.
— Слушай меня внимательно, сынок! — выпалил он. — В моей канцелярии сидит мальчишка. Сейчас ты зайдешь туда и попросишь его убраться! Ты меня понял!?
— Дедушка, три часа ночи, — прошептал я. — Какой мальчишка?
— Заткнись! — проворчал он. — Возьмешь его за шкварник и вытащишь из канцелярии!
Пока он лепетал безутешные фразы, я оценил его внутреннее состояние. Он чувствовал себя прекрасно как некогда, если бы не очевидный ужас, загнавший его в угол.
— Хорошо, хорошо. Только отпусти меня.
Он отпустил, но перед этим добавил:
— Пошевеливайся, сынок! Пошевеливайся!
Его трясло, как погремушку. В уголках губ собиралась пена. На руках выступили вены. Правую часть лица обступили кровеносные сосуды, и я подумал, что одним глазом дедушка меня вообще не видит. Глаз был полузакрыт и смотрелся так, словно его выкололи. Черно-красная прогалина на фоне бурой кожи. Только подергивающееся веко оставляло за собой что-то живое.
Командир роты вытолкнул меня в коридор и растворился во мраке.
Я поплелся по направлению к холлу, надеясь как можно скорее запереться в кубрике и лечь спать. Почему-то сейчас, наличие таких партнеров, как Сантист, меня полностью устраивало. Встречаться с непредвиденным и опасным в одиночку было куда сложнее, чем с человеком, у кого уже имеется в этом опыт. Я уже подбирался к своей двери, а меня до сих пор не покидала мысль, что дедушка спятил и увидел в канцелярии зеленых человечков. «Пора бы, — сказала бы моя мать. — Он давно к этому шел».
В то же время голос разума убеждал меня проверить. До канцелярии от моего кубрика не больше пяти шагов. Мы являлись соседями через коридор. Каждый день я слышал, как он инструктирует суточный наряд перед разводом на дежурство, даже если дверь моего кубрика была закрыта. Мой разум тянул меня туда. Я точно стал на линию, и ей поддался.
Вместо зеленых человечков в канцелярии меня встретил лютый холод. Ветер размахивал занавесками, балконная дверь билась о порог, по полу летали печатные листы. Все это движение сопровождалось единым звуком, исходившим от радиоприемника, давно потерявшего связь с антенной. Из динамиков раздавался треск помех, настолько резкий и заразительный, словно приемник выражал недовольство по поводу сложившейся ситуации.
Я закрыл балконную дверь и захлопнул окно. В канцелярии стало заметно тише.
