class="p1">– На тебе чаю, – сказала Ритка, отдавая ему свою чашку, которую только что принесла. – Попьёшь, и мы тебя домой проводим. Отлежишься на выходные.
Зелинский кивнул и отхлебнул из чашки:
– Хорошо. Горячий. Душу согревает. Ох, девчонки, чтобы я без вас делал.
Наступила пауза. Было слышно, как листают страницы учебника «ашки» и травят анекдоты «вэшки».
Дверь открылась, и совершенно озябшие Сабоня с Крищенко направились прямиком к чайнику.
– Интересно, где мы будем в это время в будущем году, – сказала, провожая их взглядом, Ритка.
– Почему ты об этом подумала? – спросила я.
– Подумала, и всё.
Сабоня с Крищенко налили себе полные чашки и осторожно, чтобы не расплескать чай, подошли к нашей группе.
– Ну и холодина!
Они присели рядом, отогреваясь над паром, обильно поднимавшимся из чашек.
– Где бы мы ни были в будущем, – откликнулся Зелинский на Риткину реплику, отхлёбывая из чашки, – а в понедельник снова встретимся в нашем классе. И это – главное.
Все согласно закивали, ухватившись за соломинку определённости перед лицом неизвестного будущего.
За окном сгущался туман. День подходил к концу, а с ним и наше дежурство.
Дом давно уже хотели бросить, и он это знал. Ночью, когда мама шепталась с отцом о том, как хорошо было бы получить отдельную квартиру на Черёмушках, дом беззвучно рыдал в подушку. Я пыталась убедить его, что это всё неправда, что взрослые всегда так фантазируют, не принимая в расчёт остальных, что ничего не изменится и что у него самое лучшее в мире окно с видом на луну. Дом только безутешно скрипел половицами.
– И чего он скрипит! – шёпотом восклицала мама. – Уснуть не даёт. Завтра на работу.
Ну да, когда нелюб, то всё не так… А мне он был люб, и он знал это и баловал меня то снами, то птицами на чердаке. За это я показывала ему свои стихи. Напишу, положу на подоконник, и ветер странички перелистывает. А к четырнадцати годам стихи вдруг перестали писаться. Что-то в них заклинило. Наверное, переходной возраст у них наступил. Иногда они просачивались тоненькой струйкой из каких-то мелодий, которые я наигрывала, а потом записывала. Получались песни.
Овеян сказкой добрый старый дом,
Взойдёт луна над черепичной крышей,
Пробьют часы старинные «динь-бом»,
И зашевелятся тихонько мыши.
Здесь, в старом доме, так во все года
Уютно, тихо и тепло в ненастье,
Но я прощаюсь с домом навсегда,
И не в его меня оставить власти.
Мне будет жаль больных кирпичных стен,
Больших часов, шуршанья под порогом.
Как корку хлеба, я на чёрный день
Возьму воспоминания в дорогу.
От этих песен дому совсем грустно становилось. Он хлопал крышкой пианино и наводил тень на углы. А когда мы однажды вернулись из гостей и мама с восторгом стала вспоминать про раздельный санузел в новой самостоятельной квартире своих друзей, дом окончательно ушёл в себя.
Когда я перешла в десятый класс, свершилось то, чего дом опасался столько лет: мы получили большую трёхкомнатную квартиру в высотке чешского проекта, в которой были все удобства, но не было души. Над головой вместо голубей на чердаке теперь топали соседи, за стеной гудел лифт, но это никого не смущало.
Стихи упорно не возвращались, зато пианино было безотказным. Семь лет музыкальной школы не прошли даром. К тому же мы ещё с Риткой пели в хоре. Голос у неё был чистый, звонкий, звучный. Возьмёт нотку, и она вибрирует, кружит, возносится…
О, сколько раз нас пыталась разлучить злая волшебница по русской литературе Сусанна Ивановна! Но добрая волшебница по истории Лидия Филипповна всегда была на нашей стороне. И она оказалась права. Хоть Ритка и отлынивала от занятий, но лишь потому, что могла отдаваться полностью только любимому делу. Она любила петь, а её большой мечтой было стать хирургом. Нет, не потому, что она в детстве играла в доктора, и не потому, что ей хотелось носить белый халат. Хирургом был её отец, одним из ведущих причём. Как-то вернулся он домой после напряжённого дежурства совершенно измученный. Риткина мама как раз ушла на работу, а сама Ритка была совсем малюткой. Отцу нездоровилось. Он прилёг на кушетку и попросил воды. Ритка попыталась дотянуться до крана, но не смогла. И заплакала. Отец подозвал её к себе, успокоил, попросил просто сеть на пол возле кушетки, взял её за ручку и закрыл глаза. Так она просидела до темноты, вся мокрая, но ручки не отняла. Пришла мать, увидала всю эту картину, бросилась к мужу, но сделать что-либо было уже поздно. Вот так и пошла Ритка по жизни с отцом рука об руку, лелея мечту стать хирургом. Мечта её осуществилась только в Штатах – в Одессе поступить без блата в медицинский институт или даже в медучилище было невозможно. Правда, когда Ритка наконец выбралась из Одессы милой, на хирурга учиться было уже поздновато. Тогда она выучилась на старшую хирургическую сестру, и её взяли в один из крупнейших детских госпиталей Америки.
Я всегда видела Ритку именно такой – верящей в мечту, – и поэтому в школе мы спелись что надо. А если кому интересно, то до сих пор поём. Так вот, однажды перед хором сижу я и бацаю свою очередную «мурку». Ритка мне подпевает. А тут учительница по хору входит. Прислушивается, спрашивает, что это мы поём. Я жмусь, Рит-ка сразу всё выкладывает, и у учительницы вдруг загораются глаза.
– Нет, правда? Это ты сочинила? Да у тебя же талант! Так тебе же нужно поступать в консерваторию на композиторское отделение! Так, слушай меня, я всё устрою. У меня есть связи в консерватории. Я познакомлю тебя с очень известным и просто замечательным профессором по композиции. Я у него на курсе училась. Он высокий профессионал и очень хороший дядечка. Так что будь готова. Возражения не принимаются.
И сразу же родителей в школу вызвала.
Родители переполошись: давно их в школу не вызывали – с тех пор, как мы бойкот классной объявили.
– Ну что ты опять натворила? – спрашивают.
– Ничего я не натворила. Просто песни свои играла.
Они переглянулись и стали решать, как быть – наказывать до или после?
Тут звонок в дверь, и появляется сама учительница.
– Вы простите за нежданный визит, – начала она прямо с порога. – Просто я уже обо всём договорилась. Мне нужно только ваше разрешение.
– Простите, вы о чём? – после некоторого замешательства спросила мама.
– У вашей девочки талант. Понимаете? Талант. Её нужно определить в консерваторию, чтобы она брала частные уроки с профессором по композиции, а когда придёт пора, она будет поступать на композиторское отделение. Профессор нас ждёт прямо сегодня.
– Ты хочешь стать композитором? – удивлённо обернулась ко мне мама.
– Я? Я не знаю…
– Ладно, ладно, там разберёмся, – вмешался отец. – Раз у вас назначена встреча, идите.
И мы отправились на встречу.
– У нас там два знаменитых профессора, – по дороге вводила меня в курс дела учительница, – один молодой, вальяжный такой красавец, тебе к нему не нужно. Я назначила встречу с тем, о котором рассказывала, в возрасте и серьёзным.
Конечно, ей было виднее, но на того, неподходящего, тоже очень любопытно было бы взглянуть.
Учительница оказалась права. Профессор был мил и дружелюбен и чем-то напоминал мне соседа по коммуналке, которого я прозвала приёмным дедушкой. Он расспрашивал меня о моих интересах, я честно призналась, что люблю литературу и хочу поступать на филфак, он одобрительно кивнул и попросил сыграть свои сочинения, что я и сделала, нисколечки не волнуясь. Потом они уединились в соседней комнате, обсуждая что-то, а я сидела и рассматривала старинную обстановку кабинета. Особенно поразило венецианское окно, в котором улица смотрелась, словно старинная картина в музее. Интересно, как бы в таком окне выглядел мой двор? Я стала представлять себе тщательно выписанные рытвины в асфальте, виноградную лозу, струящуюся по стене напротив, кошку, развалившуюся на деревянном столе… Нет, для такой картины венецианское окно
