Наконец вот и подошва горы. Расставшись с лесником у Горелого мосточка, перекинутого через ручей, ребята под веселый и дружный гомон птиц стали подниматься в гору. Подъем сначала был пологий, а потом все круче и круче. По еле заметной тропинке, прячущейся в глубоких и мягких мхах, сперва шли густым ельником, потом осинником, опять редким ельником, в котором то тут, то там мелькали молоденькие березки и длинные тонкие рябинки, тянувшиеся к высокому ясному небу.
Тропинка потерялась совсем. Начались стелющиеся липняки, карликовые березки с потемневшими искривленными стволами. Идти стало трудно, на каждом шагу приходилось пробираться сквозь сплошные заросли, обходить все чаще попадавшиеся большие обомшелые камни, будто сброшенные с горы в давние времена разыгравшимися сказочными великанами. Впереди шел Владик. Небольшой, коренастый, ловкий, проворно действуя руками и ногами, он расчищал товарищу путь и покрикивал:
- Береги глаза!.. Здесь не запнись!.. Тут яма!
Олег, в начале подъема почти беспрерывно щелкавший фотоаппаратом, теперь спрятал его в футляр, перестал оглядываться по сторонам и тяжело, сосредоточенно шагал по пятам своего друга, прикрывая лицо согнутой в локте рукой.
- Скоро ли мы выберемся из этой уремы? - спрашивал он Владика.
Неожиданно лес оборвался. Ребята вдруг очутились перед огромной каменной стеной, нависшей над ними, как туча, и переглянулись.
- Вот так-так!
- Это, называется, пришли!
Где-то неподалеку, за калиновым кустом, раздался тонкий и звонкий свист: "Тю-вить-ти-ти-ю-вить!"
- Кто это? - спросил Олег.
- Это рябчик. Рябчиха где-нибудь поблизости сидит на гнезде, а рябчик ее караулит. Вот и предупредил: дескать, будь начеку, тут люди.
- А как бы сфотографировать этого рябчика?
- Сфотографировать? Пожалуйста. Сейчас мы его позовем. С рябчиком я в дружбе. Не веришь? Пойдем вон за ту елочку, посидим. А потом станем звать. Пусть маленько забудется от тревоги. Память у него короткая.
За елочкой в цветущем малиннике ребята притихли. Владик срезал перочинным ножичком тоненький липовый прутик и начал из него делать манок: подрезал кору, рукояткой ножа постучал по ней и снял с лутошки, влажной от обильного весеннего сока. Когда манок был готов, Владик поднес его к губам и вывел точно так же, как рябчик: "Тю-вить-ти-ти-ю-вить". Потом повторил еще и еще. Не прошло и минуты, как над головой ребят раздалось: "Фр-р". Рябенькая мохноногая птица прилетела и уселась на елке. А сама вся напружиненная, взволнованная, поворачивается во все стороны, глядит во все глаза из-под длинных ярко-красных бровей.
В этот момент Олег и поймал птицу на объектив и щелкнул затвором фотоаппарата. Рябчик сорвался с ветки - и был таков.
- Есть! - радостный, возбужденный, вскрикнул Олег. - Еще один кадр для альбома!.. Здорово мы его обманули... Владик, а почему он прилетел на пикульку? Он думал, что тут появился другой рябчик? Да?
- Конечно. Здесь его владение. Он хозяин. Когда я стал свистеть, он вообразил, что на его участок прилетел какой-то другой, бездомный, и хотел его прогнать. Видел, какой он? Будто весь на пружинках, встревоженный.
- Это он гнездо стережет? Самку защищает?
- Да. Рябчики - они такие. Ранней весной, как и тетерева, они слетаются на тока. Потом самцы и самки разлетаются попарно, облюбовывают себе глухой уголок и гнездятся. Рябчиха кладет яйца, а затем сидит на них. Самец охраняет ее покой.
- Смотри ты какой заботливый!
- У них, у рябчиков, так. В прошлом году неподалеку от кордона я случайно спугнул самку с гнезда. Прошел мимо, будто не заметил. А после стал наблюдать за гнездом со стороны, в бинокль. Приходил каждый день. Вижу, рябчиха сидит возле кочки под корягой, замаскировалась, закидала себя травинками. А рябок возле нее околачивается. То где-нибудь на ветке сидит, свесит голову к своей подружке и будто спрашивает: "Ты еще не проголодалась? Сходи и покушай, разомнись, а я посижу за тебя".
- Неужели самец сидит на гнезде?
- Сидит... Ты слушай дальше. Самка встает над гнездом, скидывает с себя сено, расправит одно крыло, потрет им о вытянутую ножку, потом другое и наконец выбегает на лужайку, начинает что-то клевать. Самец тем временем - шмыг на ее место, сидит такой важный, поглядывает свысока, словно занял очень ответственный пост. А сам даже забыл замаскироваться. Сидит так час, два, таращит из-под красных бровей глаза-бруснички, как заправский отец. Потом прибегает самка. Он уступает ей тепленькое местечко и взлетает на дерево.
- А как отличить рябка от рябчихи?
- У рябчихи на голове хохолок, а у самца его нет.
- Ты и птенцов видел?
- А как же. Малюсенькие, желтоватые. Они, брат, недолго в гнезде нежатся. Чуть-чуть подрастут, оперятся, станут с воробья - и уже улетают. Вспугнешь их - они фырк на дерево и рассядутся. Станешь протягивать к ним руку - опять вспорхнут. А далеко не улетают.
- Вот бы все это сфотографировать, Владик!
- Погоди, еще сфотографируем.
Потом они пошли между каменной стеной и карликовым лесом, где даже рябинки, отягощенные цветами, казались горбатыми. Здесь было мрачно и сыро, не слышалось птичьего гомона. В прохладной тишине лишь журчал ручей, невидимый в камнях, покрытых мхом.
Внимание Олега привлекли бледно-зеленые растеньица, пробивавшиеся к свету из трещин в скале. Их листочки походили на лапки папоротника.
- Владик, смотри, смотри! - сказал он, взявшись за фотоаппарат. - Вот что значит весна! Даже камни цветут.
- Это солотка, каменное растение!
Владик подошел к скале и ножичком выковырнул из щели желтый мохнатый корешок, напоминающий гусеницу бабочки. Корешок он очистил, разрезал и подал половину товарищу:
- Разжуй.
- Ой, ой, какой сладкий! - воскликнул Олег. - Как сахарин приторный.
- Надо для школьного гербария взять несколько корешков, - сказал Владик.
И друзья наполнили солоткой свои карманы.
Мрачный коридор кончился. Перед ребятами вдруг словно распахнулись ворота в прекрасный солнечный мир. Впереди была взметнувшаяся вверх ослепительно белая каменная россыпь. По глыбам, обросшим упругим лишайником, Владик и Олег начали взбираться на вершину горы. Дело это оказалось нелегким. Приходилось прыгать с камня на камень, выручать друг друга, подавать руку, подсаживать, подставлять спину, чтобы по ней товарищ взобрался с нижнего камня на верхний. А камни были такие, что глянешь вниз - и голова кружится. Особенно доставалось Олегу, еще ни разу не бывавшему в горах. Он то и дело садился, чувствуя дрожь в ногах, закрывал глаза, чтобы не видеть под собою пропасти. А Владик подбадривал его:
- Уже недалеко, Олежек! Давай руку, прыгай за мной.
И Олег, набираясь мужества, следовал за товарищем. Цеплялся за выступы камней, лез, карабкался все выше и выше.
И вот они на вершине горы. Огромные зубчатые скалы громоздились вдоль хребта наподобие петушиного гребня.
Во все стороны, куда ни глянь, без конца, без краю раскинулось лесное море. Его темно-зеленые волны с белыми барашками на гребнях прибивали к Голой горе и с востока, и с запада. А сама гора в этом море казалась гигантским кораблем.
- А во-он Горнозаводск! - сказал Владик, показывая в синюю дымчатую даль на юго-запад.
- Наш город? Где, где?
- А вон, видишь, там, между гор, будто озеро. Это белеют дома поселка металлургов.
- И правда. Я вижу даже наш дом. Он четырехэтажный, а отсюда кажется со спичечную коробку... А от города пошел поезд.
- Ты видишь и поезд?
- Нет, только дым. Будто кто-то над лесом пустил стрелу, а она выкидывает белые петельки.
Засняв синие дали в окрестностях Голой горы, ребята отдохнули на камнях и стали спускаться в ельник, отвоевавший себе седловину горы.
Перед самым ельником, стоя на высокой скале, Олег схватил Владика за руку и замер.
- У тебя закружилась голова? - спросил тот, глянув вниз на ощетинившийся под ними ельник.
- Да нет! Ты слушай, - с волнением сказал Олег, показывая рукой на лесную чащобу. - Где-то черный дятел. Чуешь?
Владик прислушался. И верно. Из седловины горы, из глубины ельника, отчетливо доносились дребезжащие звуки. Было похоже, будто кто-то хлопает в ладоши. Хлопнет сначала громко, потом тише, тише и совсем перестанет. Затем снова начинает хлопать.
- Это черный дятел сухое дерево долбит, - сказал Олег. - Правда, Владик?
- Ага, наверно, дятел. Сильно рубит.
Спустившись со скалы, ребята, крадучись, стали пробираться в глубь ельника. Худой, высокий Олег шел на цыпочках, вытягивая шею и держа наготове "Смену". Владик, затаив дыхание, следовал за ним. Коренастый, тяжелый, он то и дело наступал на сучки, совсем незаметные во мху, и, расстроенный, останавливался. Олег поворачивался к нему, делал на лице болезненные гримасы и шептал:
- Гляди под ноги-то!
Дребезжащее дерево было уже совсем близко. Друзья остановились, перевели дыхание, Олег еще раз проверил свой фотоаппарат.
