пластинке. Я отлучусь до конца урока, а вы слушайте. Надеюсь, вам не надо напоминать, что учительская напротив, и там всё слышно?»
Ведьма Вячеславовна ушла, а группа осталась, не веря своему счастью. Закрыли плотнее дверь и начали… Славка Ильюхин очень похоже изображал «пст-кэк!», успевая сделать это раньше проигрывателя, и все давились смехом, прижимая к губам пальцы и делая страшные глаза.
«Стоп машина!» – Отар выключил проигрыватель и объявил заговорщическим шепотом: «Игру придумал! Называется «Песни Леля». Действующие лица и исполнители: Лель, Берендей, Снегурочка, Мизгирь-богатырь, старик и старуха – это будет шесть, и девицы-красавицы. Восемь человек, как раз на всех… Выбираем роли и играем. Славик, ты у нас будешь Лель, флейту доставай и поехали!
Группа молчала. Игра и выключенный проигрыватель казались немыслимым, невообразимым святотатством, (да так оно и было), но исполнение «Ленинградской симфонии» под «пст-кэк» тоже ведь – святотатство.Юношеский оптимизм и здоровый пофигизм в конце концов взяли верх, роли распределили, игру «сыграли». Под Ленинградскую симфонию, которую включили-таки в финале….
«Артисты» понимали недозволенность происходящего, но постепенно вошли в роль и сыграли на совесть. Об учительской, в которой «всё слышно», было забыто (Ведьма Вячеславна врёт, иначе бы давно заявилась, прилетела в ступе! А-ха-ха! О-хо-хо! Ии-и-хи-хи…). Маринэ с Отаром блестяще исполнили роли старика и старухи, Лель (Славик Ильюхин) играл на флейте, снегурка Ирочка Раевская тихо млела от музыки, толстый Мизгирь (Саша Лашин) рвал на себе волосы от ревности, девицы-красавицы (пианистка и скрипачка) влезли на рояль и сидели на нём, кокетливо обмахиваясь веерами из тетрадных листочков.
Сценарий рождался спонтанно: душеньки—подруженьки нахваливали Снегурке Мизгиря – «Весь из себя, здоровый как шкаф, не сдвинешь, и тачка есть, и недвижимость в Хорватии, о чём тут думать, хватай обеими руками, пока другие не взяли». Снегурка куксилась и старательно поглядывала на Леля…
Но у старухи (Маринэ) не поглядишь: «Зря в ту сторону смотришь, – маминым голосом говорила «дочке» Маринэ. – «Выйдешь как миленькая за Мизгиря, и не вздыхай! Вздыхать она, видите ли, научилась… Слов не понимаешь, ремень поймёшь. Отец, всыпь ей как следует, чтоб с Лелем этим не хороводилась!» Последние слова Маринэ потонули в дружном хохоте и аплодисментах.
Старик-Отар со словами «за этим дело не станет, сейчас получит» расстёгивал воображаемый ремень, Ирочка-Снегурочка пискнула «я больше не буду» и полезла под рояль… Финалом стала сцена свадьбы. Мизгирь светился от радости, Снегурочка таяла на глазах и повторяла для тех, кто не понял: «Таю, таю, таю… Лучше в костёр, чем жить с мясокомбинатом!»
«Гости» танцевали на рояле, старательно топая ногами. Места хватило только для старухи-Маринэ и подружек невесты, и они выдавали совсем уж невозможное. Кто-то под шумок поставил пластинку, и под бесконечно повторяющееся «пст-кэк» девчонки изобразили русскую «барыню». Под Ленинградскую симфонию.
Маринэ с горящими глазами отбивала каблуками ритм на рояльной крышке (многочасовые занятия фламенко не пропали даром), Сашка Лашин смотрел на неё во все глаза («Маринка просто красавица, и глаза у неё светятся, и волосы как у русалки! И как это я раньше не замечал, что она такая, – грустно думал Мизгирь.– К ней теперь не подойдёшь, Отар разве позволит?»)
«Финита ла комедиа, – сказала Маринэ (Мизгирь вздрогнул от неожиданности, поскольку думал о том же, но в другом контексте). – Пэр фаворе Дима Шостакович, дружно садимся за парты и слушаем Димон—музон. Сейчас Ведьма Вячеславна на помеле нагрянет, ступой об рояль шарахнет – и получат все!»
Последние слова Маринэ прозвучали в мертвой тишине: она стояла (на рояле) спиной к двери и не видела Веру Вячеславовну, застывшую в дверном проёме и окаменевшую от увиденного…
На учительском совете Ведьма потребовала исключить из школы всю группу в полном составе. Ей возразили: «Ведь не все же зачинщики!»
– Тогда Метревели и Темирова, этих двоих обязательно, – потребовала Вера Вячеславовна.
Другие педагоги осведомились, что же они сделали такого. И Вера Вячеславовна, запинаясь и путаясь в словах, рассказала – что они сделали. Реакция педагогов была непредвиденной: «Стало быть, вы детей оставили одних до конца урока? И вы считаете возможным так проводить занятия?»
–Так они же… Они же… – захлебнулась гневом незадачливая учительница. – Они музыку слушали, Ленинградскую симфонию… Вы бы видели Метревели, как она танцевала! Тогда не говорили бы так…
–А что, хорошо танцевала?
– Хорошо (Вера Вячеславовна была объективна). Но – на рояле. Не вижу ничего смешного, взрослые люди, а смеетесь как дети.
– Ой, насмешили, Верочка… Роялю в обед сто лет, и не «Грюндиг», нашенский, «Заря», звук дубовый. Тот ещё рояль, музыкальные дрова. На нём только чечётку бить.
– Но они же над святым издевались!
– Ой, да ладно вам, Верочка! С каких пор берендеи стали святыми? Они язычники, это ещё до христианства было. Вы хоть историю читали, кроме музыкальной?
Этого Вера Вячеславовна вынести не смогла и выбежала из учительской с багровым от гнева лицом. Учительский совет долго хохотал, вытирая слёзы и качая головами. Кто-то процитировал Ильфа и Петрова: «Графиня изменившимся лицом бежала пруду».
На следующем занятии Вера Вячеславовна поставила зачинщиков перед классом и объявила им, что это была их последняя шалость, и пусть они скажут спасибо за то, что их оставили в школе, хотя стоял вопрос об исключении. Маринэ и Отару по правилам полагалось покраснеть и попросить прощения. Но они не соблюдали правил. Стояли как ни в чем не бывало и смотрели на класс. А класс смотрел на них с восторгом.
Вера Вячеславовна увидела – этот восторг в глазах. И сказала со вздохом: «Садитесь». Маринэ состроила гримаску, пожала плечами (ох, этот её жест! Погибель чья-то растёт») и села на своё место. Отар невозмутимо опустился на стул и проговорил извинительным голосом: «Мы больше не будем, Вера Вячеславовна! А Маринка полироль из дома притащила и полчаса рояль оттирала, мы с ней вместе пораньше пришли и оттёрли, посмотрите – какой стал!»
Вера Вячеславовна против воли посмотрела на рояль – он сиял и сверкал, как новый. И улыбнулась: «Прощаю. Забыла. Продолжим урок…»
На «Князя Игоря» Маринэ пригласил Отар, и родители разрешили ей пойти. Да и как они могли не разрешить, если опера входила в школьную программу, а билеты были в Большой театр (билеты правдами и неправдами раздобыла мать Отара и вручила сыну, со словами: «Пригласи свою Маринэ, все уши прожужжал о ней, вот и идите вдвоём»).
«Пойдёшь, конечно, пойдёшь, – было сказано Маринэ, – только оденься прилично, у тебя же есть платье с люрексом, будешь в нём
