пусть будет, добрая, красивая, – добавила Мария.
При этих словах Надийка вдруг вздрогнула, слёзы заблестели в её глазах, и покатились крупными прозрачными каплями по щекам, у неё защемило сердце от неизъяснимой какой-то тоски и печали.
– Что ты, что ты, сестричка моя? – обняла её Мария.
Так они и стояли, пока Надийка плакала, а Глафира с Захарихой молча смотрели на них. Но в этот момент из люльки вдруг раздалось кряхтение, и все поспешили к Ладушке. Девочка проснулась, открыла свои глазки, и удивлённо разглядывала мир вокруг себя. Видела ли она, что рядышком столпилось столько народу или же она жила ещё в том мире ангелов, когда ребёнок не понимает, где он, и что происходит с ним после утробы матери, но душой она точно знала и чувствовала, что её здесь очень ждали и её очень любят. Мария взяла Ладушку на руки, и, присев на стул, стала кормить дочку.
– Вот, и слава Богу, – сказала Захариха.
– Пойдёмте, гости дорогие, надо отметить это радостное событие, – позвала Глафира.
И все дружно двинулись к столу, оставив Марию в тишине за кормлением их ласточки.
Вместе с приходом жаркого лета начались в деревне радостные хлопоты по строительству часовни. Мужики и парни пилили в лесу крепкие хорошие деревья, обтесывали от веток да сучьев, привозили готовые брёвна на лошадках в деревню, где умельцы обтачивали пазы, поднимали сруб «в чашу», бабы тут же конопатили, протыкали венцы да врубы паклей. Поначалу задумано было поднять в деревне одну лишь часовню, но пока шло строительство, решено было строить рядом с часовней школу, в которой станут преподавать грамоту и Закон Божий. Надийка целыми днями до позднего вечера пропадала на стройке, помогала поварихам кормить строителей, таскала корзины с мусором, со щепой, а вечерами вышивала иконы и подвесные пелены, облачение на храмовый престол, на всё это получила она благословение у батюшки и старательно выполняла свою работу. Захариха из-за больных ног не могла ходить на строительство, но зато она подсобляла из дома – каждое утро, когда Надийка просыпалась, в избе уже витал аромат свежей выпечки. Это бабушка уже успевала напечь пирожков да булок к уходу внучки, чтобы та забрала их с собою для тружеников. В иные же дни девочка и сама оставалась дома, чтобы успеть закончить свои вышивки к открытию.
Каждый день девочка встречалась на строительстве со своим крёстным, Власом. Он находился там с утра и до поздней ночи. Они подолгу говорили с Надийкой, советовались, как могут советоваться только добрые друзья – какой киот лучше выбрать для той или иной иконы, какой высоты делать образ, каких святых изобразить на них. Влас вырезал из дерева, Надийка вышивала нитками.
– А ведь мы с тобою соперники, Надийка! – заявил однажды Влас, хитро глядя на девочку, и посмеиваясь.
– Как это? – удивилась та.
– А вот так, ты вышиваешь иконы, я их вырезаю, одну работу мы делаем, стало быть соперничаем, у кого лучше выходит?
– Хм, так у меня, конечно, – сверкнула зубками Надийка.
– Это почему же? – поднял брови Влас.
– А потому, что мои камушками-самоцветами украшены.
– А, – начал было Влас.
– Зато твои, дядя Влас, свежим деревом пахнут, смолкой, живые они, так что у всех хороши работы, и никакие мы не соперники, а наоборот, вот как две руки – ты правая, я левая. И вроде бы можно и с одной рукой жизнь прожить и дела делать, а всё не то, как если бы двумя. Мы с тобой друг друга дополняем и помогаем, мы как одно целое.
– Ишь ты, – подивился Влас, почесав бороду, – Не смотри, что мала, а умом взяла, меня обошла. Я, было, пошутить хотел, а ты вона как меня на место-то поставила.
– Да что ты, дядя Влас какое место? – Надийка весело рассмеялась и погладила Власа по плечу, – Мы одним делом заняты, благодатным и добрым, и нет тут соперников.
– Всё-то ты верно говоришь, моя девочка, – подтвердил Влас, кивая.
В одно утро Надийку разбудил не привычный аромат пирожков, щекочущий ноздри и вызывающий урчание в животе и прилив слюны во рту, а шум шагов, хлопанье двери и ржание лошади за окнами. Девочка села на кровати, удивлённо и сонно озираясь по сторонам, протирая заспанные глаза, и ища свою одежду, не соображая спросонья, куда она повесила её вечером. Наскоро облачившись, она выбежала к двери, в которую уже входили, сопровождаемые Захарихой, старенький батюшка с незнакомой красивой женщиной.
– Здравствуйте, батюшка! – подошла Надийка под благословение.
– Здравствуй, дочка, благослови тебя Господь, – батюшка перекрестил девочку и поцеловал в лоб, – А я вот тебе гостью привёз.
– Доброе утро, Надийка! – произнесла женщина мягким приятным голосом и протянула девочке руку, – Меня зовут Лидия Николаевна! Будем знакомы!
Надийка замерла – с удивлением и любопытством. Её слуху непривычно было такое обращение по имени-отчеству, а за руку у них в деревне здоровались лишь мужчины, и потому она оторопело уставилась на гостью. Затем, вдруг опомнившись, и смутившись, она пожала протянутую руку Лидии Николаевны и густо покраснела.
– Так вот ты какая, – улыбнулась та, – Искусница наша. Давно уж про тебя слава идёт. Посмотри-ка, что у меня есть.
Лидия Николаевна открыла свою маленькую сумочку, что висела у неё на плече, и извлекла из неё кружевной платочек, в котором Надийка тут же узнала свою работу. Это был тот самый платочек, который она дарила батюшке на крещении Мишаньки.
– Ты ведь не обидишься на меня, – спросил батюшка, – За то, что я твой платочек передарил Лидии Николаевне?
– Нет, не обижусь, – улыбнулась девочка.
Она взяла его в руки и поднесла к лицу, от платочка исходил очень знакомый и приятный аромат.
– А чем это пахнет? – спросила она.
– Это духи такие.
– Духи?
– Да, ароматная вода, её наносят вот сюда и сюда, чтобы приятно пахнуть, – женщина показала на свои запястья и шею, – А называются они «Ландыши».
– Ой, и правда, ландышами пахнет, а я-то думаю, что за знакомый запах! – воскликнула Надийка.
– Батюшки, что же это я, – подхватилась Захариха, – Идёмте за стол, чай пить.
– Не откажемся, – ответил батюшка, – Устали малость с дороги.
Захариха повела всех к столу. Надийка пила чай и украдкой поглядывала на Лидию Николаевну. Это была красивая, весёлая женщина, она очень понравилась девочке. Ей отчего-то было приятно даже просто находиться с нею рядом, и получать её одобрительные взгляды.
– Лидия Николаевна, а хотите, я вам свои работы покажу, которые я в часовню нашу готовлю? – спросила она.
– С радостью посмотрела бы, – кивнула та, и, глянув на Захариху, поблагодарила её за гостеприимство, – Спасибо вам за вкусный чай и за беседу!
И они с Надийкой, поднявшись из-за стола, тут же направились в спальню.
– Захариха, – оглянувшись назад, и склонившись затем к старухе, зашептал батюшка, – А я ведь порешал твой вопрос насчёт матери Надийкиной.
Захариха побледнела и ахнула, прижав ладони к сердцу.
– Да ты не пугайся, не пугайся, – батюшка взял её за руку, – Всё хорошо.
Он вновь обернулся на комнату и, убедившись, что их не слышат, продолжил:
– Я разговаривал с кем надо, и решил твой вопрос. Всё сделаем. Ты только место покажи. Перенесём её на кладбище, отпоём, панихиду отслужим.
– А меня не посадят за это?
– Нет, что ты, столько лет прошло, да и проверят твои слова.
– А как же это?
– Ну, понимаешь, есть там свои особые возможности и способы, что можно проверить – своей смертью умер человек или убили его.
– А-а… Вот оно как…
– Да, вот так, так что ты не переживай. Только надо Надийку подготовить, чтобы для неё не стало неожиданностью и потрясением такое дело.
– Хорошо, хорошо, – закивала старуха, – Спасибо вам, батюшка.
– Да мне-то за что, тебе спасибо, добрая ты душа.
Захариха смахнула слезу украдкой, а батюшка сказал нарочито громко:
– Ну, пойдём-ка, поглядим, что там наша красавица навышивала?
Они вошли в комнату девочки и увидели, что те с Лидией Николаевной сидят за столом, а на столе разложены иконы, рушники, платочки и всяческие
