из школы во время занятий было запрещено, Вадим не мог устоять перед курением. Леха слег в постель на последней неделе ноября, Олег — спустя два дня, и носить сигареты теперь приходилось ему одному, Вадим по-прежнему уходил на большой перемене за стены школьной библиотеки. Здесь он словно обретал свое начало, где его никто не мучил и не доставал глупыми вопросами. Этот глухой уголок был удален от малышни, и сюда не приходили ребята постарше. Вадим закуривал сигарету, прижимался к стене и смотрел на ели. Изредка он слышал, как кто-то приближается к нему по парковой аллее, а потом уходит прочь. Он слышал удары каблуков: тихие, звонкие, шаркающие, каблуки женских туфель, сапог или мужских ботинок. Сквозь сигаретный дым просачивалось все, и ему казалось, что однажды эти звуки остановятся.
Вадим делал очередную затяжку, только на этот раз тяжелую, потому что сигарета к концу начинала горчить, и к нему приходило новое видение. Кто-то, идущий по парковой аллее, вдруг сворачивает с нее, ветви елок раздвигаются и они встречаются лицом к лицу. Он покрывался мурашками, когда находил перед собой лицо учительницы географии. Она казалась ему очень красивой, носила самые приметные платья, и ее волосы были настолько притягательны, что Вадим мог смотреть на них вечно. Он не пытался признаться себе, что влюблен в нее. Чувство вообще не было реальным, но сидя здесь, за стройным рядом раскидистых елей с сигаретой во рту, он боялся ее.
В один из таких тоскливых дней к нему пришла Яна. В ее руках была помятая пачка синего «Винстона». Она протянула ее Вадиму и села рядом. Из пачки Вадим вытащил четыре сигареты. Они тоже оказались измяты, но не сломаны, а это было важнее. Он выпрямил одну сигарету и передал девочке вместе со спичками, остальные аккуратно засунул в тайник.
— Мы придем сюда завтра, — сообщил он, хотя понимал, что по субботам никто не учится.
Яна улыбнулась и чиркнула спичкой. За год, проведенный в их компании, ее лицо покрылось серыми пятнами. Самое большое пятно растеклось по правой щеке. Вадим знал, откуда оно, и если бы его спросили, умеет ли эта девочка правильно пользоваться косметикой, он бы ответил, что умеет, только ее у нее нет. Яна выдохнула. Грудь сжалась под ее тоненькой курткой. Новая затяжка. Уголек раскраснелся и потух, а дым стал медленно подниматься в небеса.
— Олег надолго слег, — сообщила она, передавая сигарету. — Вчера заходила к нему домой. Его мама сказала, что у него высокая температура и сильный кашель.
Вадим покачал головой. Он не сказал, что тоже самое услышал от родителей Лехи. В неравной борьбе грипп всех валил на лопатки, и им оставалось только ждать своей очереди.
— Холодно, — прошептала Яна.
Она потирала руки. Шапка сползла на лоб, прикрыв черные брови.
Вадим подвинулся к ней и сказал:
— Когда-нибудь родители все узнают.
Яна вздрогнула. Ее лицо стало пепельно-серым, словно она только что осознала нелепую ошибку. Пятна на ее щеках разгладились, и Вадим подумал, что девочка просто волнуется. Она не думает о родителях, она думает, как бы от него отсесть. Через толщу одежды Вадим чувствовал, как Яна дрожит, и что-то внутреннее, происходящее между ними, подсказывало ему, что дрожь исходит не от холода. Яна слишком мала и неопытна, чтобы расти одной в компании мальчишек.
— Моя мама не знает, — продолжила Яна. Ее глаза переместились на елки. — Ничего не знает. Но если она узнает…
— Мама? — переспросил Вадим, переняв у нее сигарету. В этот момент он подумал о сигаретах, как о единственной цели своей жизни.
Привычка курить затягивала его таинственным воздействием. Сигареты брали у него совсем ничего — чуточку страха из-за воровства и чуточку жизни из-за пагубного влияния. Он воровал и боялся, что обо всем узнает отец, курил и боялся, что обо всем узнает школа и потом отец. И в то же время он так обожал это чувство — страсть курить — все равно, что сидеть на тонкой ветке высоко-высоко над пропастью. Что может быть лучше, когда ты учишься в обычной школе, где жизнь больше напоминает зеркало, в котором нет отражения. А сигарета дарила многое, но это многое было очень кратковременным. С ним Вадим отдыхал, а не смотрел на раздробленную семью и упорство отца доказать, что школа — залог к успеху. Школа — начало успеха, но успех может быть столь же коротким, как затяжка. В жизни все хорошее длится недолго.
— Расскажи о своей семье, — попросил Вадим и увидел на лице Яны печальную улыбку.
Пока рядом не было друзей, ему хотелось узнать, почему девочка выросла именно такой. Слова давались ему с трудом, но он знал, что если не спросит сейчас, возможно, не спросит никогда.
— Мама рассказывала о папе не много… Он умер давно, и я о нем почти ничего не помню, — услышав приближающиеся шаги, она замолчала.
Когда парочка женских каблуков прошла мимо, ветер и дождь восстановили шум. Яна смотрела на качающиеся елки, а Вадим понимал, что подталкивать девочку на тот разговор больше не стоит. В кои-то веки ему понравилась пауза. С Олегом она вела себя смелее, и ее волнение, растянутое в сигаретном дыме, разогревало желание быть к этой девочке ближе.
— Когда мне было три года, наш дом сгорел, — продолжила она. Вадим потер вспотевшие ладони. Внезапно он понял, что Яна говорит о трагедии. Он понял, почему родного отца заменил отчим, и какой крайности было подвержено детство девочки. — Мой папа был механиком. Работал в судоходных компаниях и получал кучу денег. Мама любила деньги. Она хотела, чтобы и я познакомилась с таким мальчиком, у которого будет много денег и хорошая работа. Она считала, что в жизни любой девушки больше нет никаких ценностей, кроме ее состоятельности и внешности. А папа был как раз одним из тех, кто мог ее обеспечить. Они любили друг друга, но после моего рождения отношения стали разваливаться.
Яна пожала плечами и взглянула на Вадима. «Тебе это интересно?» — спрашивали ее глаза. Она выпустила белый дым ему в лицо, и Вадим усмехнулся. Его глаза заслезились, и он зажмурился. Слезы исчезли. Вадим положил руку на ее плечи и прижал к себе. Яна протянула ему сигарету, и он сделал последнюю затяжку, после чего бросил окурок в лужу.
— Я не знаю, что случается во взрослой жизни, когда у двух родителей появляется ребенок. Люди должны радоваться и любить друг друга еще крепче, но мои родители выбрали другой вариант. Они рассорились. Папа бросил море и устроился на малооплачиваемую работу в котельной. Как рассказывала мама, там он проводил все черные дни перед смертью, а когда возвращался домой, шел в детскую, садился рядом со мной и читал книжки. Они не общались. Виделись только на кухне. Мама стала много пить, курила по две пачки в день и страдала от депрессии. Однажды она заснула с горящей сигаретой, и случился пожар.
Яна прикрыла лицо руками. Слезы собирались на ее ресницах. Она попросила Вадима о еще одной сигарете, и мальчишка не отказал. «К черту экономию». К завтрашнему
