разделась; миссис Харрис помогла ей влезть в платье – и через несколько минут «Искушение» вновь играло ту роль, для которой было предназначено: мисс Пенроуз, чьи восхитительные плечи и белокурая головка поднимались над облаком шифона и тюля, была одновременно Венерой, выходящей из пены морской, и миссис Снайт, поднимающейся с постели.
Миссис Харрис и девушка восхищенно смотрели в большое, в полный рост, зеркало в дверце шкафа. Наконец, актриса сказала:
– Какая вы добрая, что разрешили мне надеть его. Я буду очень аккуратна. Вы просто не знаете, что это для меня значит!..
Но миссис Харрис как раз знала. К тому же ей казалось, что сама судьба хотела, чтобы чудесное платье носили, чтобы его видели, чтобы оно не висело в темном шкафу… Поэтому она спросила:
– Вы не против, если я приду к ресторану, где вы ужинаете, и постою у входа – посмотрю на вас, когда вы приедете? Конечно, я к вам не буду подходить или говорить с вами…
Мисс Пенроуз любезно согласилась.
– Конечно, я не против. А если вы встанете справа от дверей, когда я буду выходить из «роллс-ройса» мистера Корнголда, я даже повернусь вот так, чтобы вам было лучше видно.
– О, – сказала миссис Харрис. – Это так любезно с вашей стороны.
И она в самом деле так думала.
Мисс Пенроуз сдержала обещание – или, вернее, сдержала наполовину, потому что вечером поднялся ветер и принес дождливую грозовую ночь, и когда в половине десятого «роллс-ройс» мистера Корнголда остановился у входа в «Каприс», гроза бушевала вовсю. Миссис Харрис стояла справа от дверей, под сомнительной защитой парусинового козырька.
Прибытию будущей звезды сопутствовал раскат грома и сильный порыв ветра; мисс Пенроуз помедлила секунду, повернувшись к миссис Харрис с изящно склоненной головкой и слегка разведя полы накидки. Затем, встряхнув золотистой гривой, вбежала в дверь. Миссис Харрис лишь на миг увидела под накидкой блеск черных бус и розовато-бело-кремовую пену шифона и тюля.
Но тем не менее она была вполне счастлива и даже постояла немного у подъезда «Каприса», погрузившись в созерцание воображаемых картин. Вот сейчас метрдотель низко кланяется ее платью и ведет Его к лучшему столику, который приберегают для самых почетных гостей. Конечно, каждая из сидящих в зале дам сразу узнает Платье От Диора; вслед Ему поворачивают головы; между столиками плывет бархатный черный низ, на котором соблазнительно покачиваются тяжелые гагатовые бусы, и белый верх – красивая юная грудь, плечи, руки, шея словно вырываются из великолепной оболочки. Мистер Корнголд, конечно, доволен и горд, и уж конечно, он поймет, что такой красивой и великолепно одетой девушке непременно надо дать важную роль в следующей постановке.
И никто, ни одна душа там не догадывается, что изысканное платье, сделавшее это возможным, платье, на которое все смотрят сейчас с завистью или восхищением, является исключительной собственностью миссис Ады Харрис, уборщицы – номер пять, Уиллис-Гарденз, Баттерси.
И она улыбалась на всем пути домой – а путь был неблизкий, и автобус шел долго. Все было в порядке, оставалась лишь нетерпеливо ждущая ее миссис Баттерфилд. Она, конечно, захочет увидеть платье и услышать всю историю… Но почему-то миссис Харрис чувствовала, что не хочет рассказывать подруге, что одолжила платье актрисе. А почему, она и сама не знала.
Но, добравшись до дома, она уже нашла решение. Чуточка невинной выдумки плюс усталость помогут отложить вопрос.
– Господи, – охнула она из глубин сердечных объятий, в которые заключила ее миссис Баттерфилд, – я так устала, что хоть пальцами веки поддерживай. Уже так поздно – я не могу остаться даже на чашечку чая.
– Бедняжка, – пожалела ее миссис Баттерфилд. – Я тебя не задержу. Покажи мне только платье…
– Его пришлют завтра (это была полувыдумка-полуправда). – Тогда я тебе все и расскажу.
Дома, в постели, миссис Харрис вновь отдалась восхитительному чувству завершенного дела, чувству победы – и быстро уснула без малейшей тени предчувствия того, что нес завтрашний день.
Мисс Пенроуз и ее квартирке миссис Харрис отводила время с пяти до шести вечера. Убирая квартиры прочих клиентов и восстанавливая мир – впрочем, все были так рады ее возвращению, что не особо говорили о ее затянувшемся отсутствии, – так вот, весь этот день она дрожала от нетерпения, предвкушая встречу с актрисой. Наконец, стрелки часов подползли к пяти, и миссис Харрис почти побежала в квартирку, некогда бывшую частью конюшни при большом доме на площади. Открыв дверь, она замерла у начала длинной лестницы.
Первым ее чувством было разочарование, потому что в квартире было темно и тихо, а миссис Харрис, конечно, хотела бы услышать из уст самой девушки историю ее триумфа, триумфа «Искушения», и узнать об эффекте, который платье произвело на придирчивого мистера Корнголда.
Но странный запах, стоявший на лестнице, заставил миссис Харрис похолодеть от тревоги. Главное – запах не был таким уж незнакомым. Почему он напомнил ей о войне, которую она пережила в Лондоне, – сыплющиеся дождем бомбы, море огня?..
Поднявшись по лестнице, миссис Харрис включила свет в прихожей и в комнате и вошла. В следующее мгновение она, замерев от ужаса, увидела останки своего платья. Теперь она знала, что за запах донесся до нее на лестнице и заставил ее вспомнить ночи, когда на Лондон рушился ливень зажигательных бомб.
Платье от Диора было небрежно брошено на развороченную кровать; и, как ужасная рана, зияла на нем прожженная бархатная панель, окруженная оплавленными бусинками.
Подле лежала бумажка в один фунт и поспешно нацарапанная записка. Пальцы миссис Харрис так дрожали, что она не сразу смогла прочесть эту записку. Вот что в ней было написано:
Дорогая миссис Харрис я ужасно сожалею что не могу все объяснить лично но я должна уехать на некоторое время. Мне очень жаль что с платьем все так получилось но это не моя вина и если бы не мистер Корнголд я могла бы вобще сгореть насмерть. Он сказал что еще немного и я-бы погибла. После ужина мы поехали в клуб «30» и я там задержалась у зеркала подправить прическу и прямо под ним был электрический камин и я вдруг загорелась – то-есть конечно платье но я бы могла тоже сгореть. Я уверена что это можно зачинить и ваша страховка конечно все окупит и ущерб не так страшен как может показаться потому что выгорела всего одна вставка. Я уезжаю на неделю. Пожалуста следите за квартирой как всегда. Оставляю вам Фунт в уплату за эту неделю [22].
Поразительно, что, прочтя сие послание, миссис Харрис не только не
