Это связано с тем, что ему часто приходилось работать в сырых помещениях. Это что касается тела. Психически он неплохо развит, но, как вы видите, травмы дают о себе знать, – она прижала его голову к своей груди, слегка прикрывая уши, – Он отлично говорит, как на немецком, так и на своём родном языке, но на обоих может не знать названия простейших понятий, например, «снег» и «весна».
– Вы хотите сказать, что у него есть проблемы с абстрактным мышлением? – переспросила судья и склонила голову набок.
Снова шёпот среди присяжных и прерывающий их удар молотка.
– Нет, только с назваными для этих понятий. Это достаточно легко корректируется и свидетельствует лишь о плохом обращении. Сам ребёнок демонстрирует выдающиеся когнитивные способности.
– Если я попрошу Вас объяснить ему, что такое «права»?
Отто понял, что сделал всё, что от него зависело, и вопросы здесь теперь задаёт суд.
Она повернулась к мальчику и посмотрела ему прямо в глаза: «Представь, что один человек хочет ударить другого? Это хорошо?».
– Нет, плохо. Так нельзя, – удивлённо ответил он. Его насторожило, что взрослый человек спрашивает настолько очевидные вещи.
– Почему нельзя?
– Это несправедливо.
– Но ведь тому, кто ударит, станет хорошо. Он этого хотел.
– Ну а другому станет плохо.
В зале суда было тихо. Непривычно тихо для сегодняшнего дня.
– Смотри, у тебя есть права. Это значит, что ты можешь делать что-то, что причинит тебе пользу. Но ещё эти права защищают тебя от других. Представь себе это, как пузырь. Вот ты в «пузыре», – она очертила руками границы над головой мальчика.
– А другие? – нахмурился Октай.
– Да, и другие тоже. У всех есть такой. Но когда два пузыря… То есть, когда права одного и другого сталкиваются, получается бум. Ну, то есть спор, конфликт. Неприятно обоим, а поэтому стоит знать права других, но не давать им нарушить твои.
– Получается, у меня и у моего народа нет таких пузырей?
– По закону, пока нет. Прямо сейчас мы пытаемся доказать, что Вы достаточно ответственные и, если вам дадут права, не будете отбирать их у других.
– Понимаю. А у людей есть права?
– Да, конечно, у каждого в этом зале и за его пределами.
– А их кто им дал? И почему тогда они отбирают их у других.
Судья поспешно вмешалась в их разговор:
– Над этим уже несколько тысяч лет бьётся всё человечество. Если бы мы знали, они бы этого не делали. Итак, я вполне удовлетворена, – он обратился к Глэдис, – Тест с зеркалом, конечно же, прошёл?
– Да, но мы ведь можем воспроизвести его прямо сейчас.
После минутной задержки, в зал внесли зеркало, и пока эксперт подготавливал краску, Октай подошёл ближе и, глядя в него, поправил сбившиеся набок волосы.
– Думаю, дальнейшие эксперименты бессмысленны, – злорадно бросил Отто.
– Последний вопрос и мы тебя отпустим, малыш. Я ознакомилась с твоей биографией. Тебе не больно вспоминать своё прошлое?
– Не особо, – Октай пожал плечами, – Главное, что господин Антон пока меня не бросает.
– Ты всегда называешь его господином Антоном?
– Не всегда, – честно ответил мальчик.
– А как тогда, если не секрет?
Мальчик смутился и посмотрел на врача. Тот улыбнулся ему.
– Ну, иногда. Иногда называю его «папа».
Через некоторое время вердикт был объявлен. Единогласным решением присяжные постановили: зверолюди не должны иметь человеческих прав.
Октай не до конца понял, что это значило, но увидел негодование на лицах взрослых, и поник сам. Держа отца за руку, он скользил по лужам, не разбирая дороги и думая о том, какие из его слов пустили все усилия взрослых прахом. Они подо шли к двери, и мальчик с ужасом подумал, что, рано или поздно, придётся прервать молчание. В этот самый момент Антон повернулся к нему:
– Ну что ж, не расстраивайся. Попробуем в другой раз. Когда-нибудь они должны будут признать очевидное.
Октай облегчённо выдохнул и вдруг почувствовал, как слипаются глаза.
Познее вечером господин Шульц сел на последний двадцать четвёртый автобус и доехал до конечной. Прогулявшись ещё сорок минут и под порывами ветра едва не выпустив зонт из рук, через грязь он всё же пробился туда, куда так стремился попасть. Антон поправил сумку на плече. Он был готов увидеть десятки узников с выступившими наружу рёбрами, маленькие хрупкие ручки, тянущиеся к нему за едой. Но то, что ожидало его на самом деле, ошеломило его.
Антон согнулся пополам, пытаясь подавить накативший рвотный позыв. Бросая работу в больнице, он убедил себя, что теперь будет помогать отверженным, тем, кого официальная медицина и на порог пустить отказалась бы. Тогда он упустил из виду, что те, чью позицию он так отстаивал, были далеко не бесправными. На самом деле, защищать нужно было как раз от них.
Неожиданно господин Шульц почувствовал, что уходит под землю. Ему удалось удержать равновесие и не упасть в грязь. Он наклонился, чтобы узнать, в чём было дело, и обомлел: из земли торчал маленький согнутый локоть.
Антон порывисто сглотнул воздух и почувствовал, как его тело немеет. Он неуклюже отбежал подальше понимая, что топчется по только для приличия присыпанной землёй братской могиле. Он вдруг почувствовал, что летит вниз, как в одном из ночных кошмаров, когда вдруг начинаешь куда-то падать. Только сейчас он заметил, что территория была наскоро огорожена проволокой.
Бурые лужи, размытые дождём, уже просачивались сквозь почву. Владельцы крови уже ожидали, когда она вновь вернётся к ним. На колючей проволоке висела маленькая белая табличка: «Скотомогильник».
Господин Шульц ещё несколько секунд просидел в мокрой траве, пытаясь приди в себя. Трупы ещё не начали разлагаться, и свежему, полному озона воздуху, удалось привести его в чувства. На сегодня у него оставался ещё один визит.
Антон не считал, что безнадзорное размножение животных именно то, что нужно этому миру. А потому с репродуктивным здоровьем родителей Октая, которые, как он выяснил, всё это время жили всего в нескольких десятках километров, он обошёлся не особо осторожно. Как и со всем их здоровьем в целом. Он вытер руки и лицо, набрал номер одного из тех приютов, о которых говорила Глэдис, снял перчатки, сложил их в сумку и покинул хижину, оставив под столом с дюжину пустых бутылок, а на столе – два ещё тёплых тела. Их глаза смотрели ему в след, но увидеть ничего они уже не могли.
Вернувшись поздно ночью и сняв грязные резиновые сапоги, он огляделся, обнаружив, что мальчик, сидит на диване и, зевая, ждёт его. Он подхватил его на руки, поцеловал в лобик и отнёс в спальню.
***
Объяснить, народу, что люди его не похищали и что всё было под контролем, оказалось для Райдена непосильной задачей, но всем хватило и того, что он вернулся. А потому через
