Референдум был наименее удачным решением, но другой процедуры, как говорится, еще никто не придумал.
«Мы должны попытаться в последний раз, пока будущее не стало невозможным, — сказал председатель в синем костюме. — Мы должны выбрать одно из двух: жить вместе в общем прошлом, как когда-то, или разойтись и уничтожить друг друга — тоже как когда-то. Оба варианта легитимны. Вспомните великое стихотворение Одена: „We must love one another or die“. — Он немного помолчал и повторил, нарочно понизив голос: — „We must love one another or die“», — отлично сознавая, что произнес лозунг, который завтра подхватят все СМИ.
За каждым словом я слышал Гаустина. Эти люди наконец-то научились говорить, вернее, слушать.
Как утверждает Платон в своем «Кратиле», некоторые слова правильны от природы. Этимология слова «референдум», если рассматривать латинский корень слова refero, — «возвращать, уносить назад».
Возвращение заложено в самом слове, но никто не догадался об этом… Референдум о выборе прошлого. Иногда игра слов и их этимология говорят больше, чем мы догадываемся. А разве тревожные фанфары тавтологии не провозглашают начало апокалипсиса?
Несколько лет назад отделилась первая страна, та, которая всегда сомневалась, является она частью континента или нет. Великобрекзитания, как ее стали теперь называть.
— Во всем виновата литература, — сказал я однажды Гаустину.
— Как всегда, — засмеялся он в ответ.
— А конкретно «Робинзон Крузо». Именно Дефо вселил в нас уверенность в том, что на острове можно найти все необходимое для выживания, сносного существования и так далее. Справлюсь и сам, повторяет Робинзон, со мной Бог. Да, справимся и сами, утверждают его наследники, Боже, храни королеву, но мы и без нее справимся.
— Да, — согласился Гаустин. — Лучше бы вместо Дефо читали Джона Донна.
И вдруг голосом из XVII века (клянусь, хоть и понятия не имею, откуда это знаю) на английском именно того времени он принялся говорить о том же, о чем нам известно благодаря роману Хемингуэя:
— No man is an Hand, intire of it selfe; every man is a peece of the Continent, a part of the maine; if a Clod bee washed away by the Sea, Europe is the lesse, as well as if a Promontorie were, as well as if a Mannor of thy friends or of thine owne were; any mans death diminishes me, because I am involved in Mankinde… [8] В этом-то и проблема: Дефо победил Донна, — сказал тогда Гаустин с тоской, способной потопить весь британский флот.
Мы помолчали какое-то время, а потом он повторил голосом из XVII века:
— Смерть каждого человека умаляет и меня…
Странно, что мы всегда пропускали название: «Обращение к Господу в час нужды и бедствий». А ведь час нужды и бедствий и правда уже настал.
И вот теперь снова Великобритания. Согласно Брекзиту она не должна была участвовать в голосовании. Но на острове поспешили основать проевропейское движение и потребовали допустить Великобританию к Референдуму о возвращении в общее прошлое, так как во время этого прошлого она была частью Европы и Союза. Любая нация, как и любой человек, может испытывать временные умопомрачения, заявляли участники движения. Пусть ей будет дан еще один исторический шанс выхода из этого умопомрачения. Тезис о втором историческом шансе упоминался как преамбула в меморандуме. Но в Брюсселе устали от британских фокусов последних лет и заняли твердую позицию. Отказали.
Пока велись переговоры, случилось чудо. Швейцария, которая всегда считалась чем-то вроде укромного островка внутри Европы, вдруг изъявила желание участвовать в Референдуме о выборе прошлого. Это было настолько неожиданно, что в Брюсселе не знали, как реагировать. Появились разные домыслы, почему это Швейцария так легко решилась нарушить собственные традиции. Может, обнаружила в проекте тоненькую трещину, изъян, которым решила воспользоваться? В конце концов было подписано дипломатичное соглашение с несколькими дополнительными пунктами, которое позволило Швейцарии участвовать в референдуме. Швейцария была не только своего рода островом, но также и Европой в миниатюре. В каком другом месте можно увидеть собранные воедино Германию, Италию и Францию? Так что, если отбросить подозрения, можно признать ее желание попробовать, при некоторой автономности, включиться в референдум совершенно естественным.
Острый дефицит смысла
Для болезни в острой форме характерна резкая сдавливающая боль в разных частях тела, из-за чего трудно поставить точный диагноз. Многие пациенты жалуются на приступы по второй половине дня, где-то между 15:00 и 18:00. Чаще всего приступ сопровождается затрудненным дыханием. Одна домохозяйка пятидесяти трех лет призналась: «Не хватает воздуха. Нет ни сил, ни желания вдохнуть. Выдыхаю и не уверена, нужно ли снова вдыхать… Я перестала покупать календари на следующий год».
«Внезапно возникающее чувство бесполезности всего, что происходит. Обычно оно появляется, когда я сижу на диване» — вот наиболее точное описание приступа, данное пациентом. Провалы в памяти, пустота при попытке вспомнить то, что когда-то приносило радость. Обычно именно здесь фотолента засвечена (по словам одних пациентов), словно выключили электричество (по словам других). Кроме индивидуальных диагнозов, наблюдается склонность к коллективному страху или отказу от будущего, футурофобия.
Последствия синдрома — меланхолия, безразличие или сильная привязанность к прошлому, идеализация событий, случившихся когда-то или вообще никогда не происходивших. По сравнению с прошлым настоящее резко обесцвечивается, бледнеет, пациенты утверждают, что видят все черно-белым, в то время как их воспоминания о прошлом всегда цветные, хотя и в пастельных тонах. Очень часто пациенты пребывают в выдуманной, альтернативной обстановке.
Гаустин. Новые и предстоящие диагнозы
Да, Референдум о выборе прошлого был радикальной идеей, и каждый лелеял собственные надежды, связанные с ним. Конечно, для Гаустина это была страсть. Выглядело все очень просто. То, что в клинике касалось конкретного человека, теперь распространялось на каждого, на все общество, если еще возможно пользоваться этим понятием.
Для его гостей в синих костюмах оставались считаные секунды, прежде чем начнется цепная реакция распада.
А для остального мира? Если референдум состоится и дело пойдет, опыт можно будет использовать, если же нет, то так им и надо, европейцам, и без того слишком надменно они себя вели последние двадцать веков…
Европа перестала быть центром Вселенной и была достаточно умна, чтобы это понять. Подобное прозрение, независимо оттого, с кем происходит — с человеком, государством или континентом, — всегда по-своему трагично. Кроме того, оно наступает достаточно поздно, когда уже нет сил усердствовать. Но по крайней мере, можно попытаться.
