наружу, наплевав на герметизацию.
Чем старше я становлюсь, тем больше боюсь летать, этот страх накапливается вместе с милями и часами, проведенными в воздухе. Жалко, что его нельзя возместить, как возмещают мили. Было бы здорово иметь карточку Fears and More.
После инструктажа самолет довольно плавно взлетает, вероятно, благодаря заклинаниям стюардесс. Я осматриваюсь. Обшивка кресел старая, сетки на сиденьях впереди местами порваны, рекламные журналы измяты нервными пальцами множества пассажиров. Корпус самолета время от времени поскрипывает. Знак с сигаретой указывает на возраст летательного судна, явно из той эпохи, когда внутри еще разрешалось курить.
Вдруг надо мной, как раз рядом с кнопкой вызова, садится муха. Муха в самолете. (Как-то один друг, зная о моем особом отношении к мухам, прислал мне стихотворение точно с таким названием. Оно оказалось пророческим.) Мое отношение к этим неприятным для многих созданиям и вправду особое, так что присутствие мухи обрадовало меня. Не знаю, болгарская ли она, вполне возможно, так как самолет выполнял обратный рейс. А может, это какая-то заблудившаяся швейцарская муха (впрочем, есть ли в Швейцарии мухи?)? Если она перепутала рейс, то так и останется всю жизнь иностранкой в темной стране, назвавшей себя Швейцарией на Балканах.
Интересно, есть ли у мух национальность? Есть ли у мух какие-то национальные особенности? Испытывают ли они ностальгию, способны ли развить какую-то низшую форму патриотизма? И что можно увидеть, если рассмотреть национализм под микроскопом естественной истории?
Муха и нация — вот серьезная тема. Если рассматривать нацию в рамках исторического или природного времени, она окажется не больше пылинки, микроскопической частицей эволюционных часов, гораздо менее живучей, чем муха. Во всяком случае, во времени муха опередила появление наций в сотни, тысячи раз. Как бы выглядел гомо националистикус, проберись он в таксономию живых существ?
Род: гомо… сапиенс… Боюсь, что уже на этом уровне националист встрепенется: как это так, гомо? Куда ты меня засунул, урод?
С чего мы начали? С мухи. И куда пришли? К слону национализма.
В этот момент моя соседка встревоженно вскрикнула: «Муха!», назвав объект своим именем и указывая на очевидное, и тем самым прервала стройную эволюционную систему, только что выстроенную в моей голове…
Быстро прибежала стюардесса:
— Я могу вам чем-то помочь?
— На борту незарегистрированный пассажир, — говорю я. — Но он только что улетел.
Муха, однако, сделав круг, доверчиво возвращается на прежнее место. «Убирайся скорее», — безмолвно кричу я. Но стюардесса неожиданно быстрым движением руки ловит ее. Их что, специально этому обучают?
— Прошу вас, отпустите ее, — неожиданно произносит дама на соседнем кресле, которая непроизвольно выдала муху.
— Да, да, я тоже хотел бы попросить вас об этом, — присоединяюсь к просьбе моей соседки.
Ситуация на грани иронического и серьезного.
— Она с вами? — озабоченно спрашивает меня стюардесса, принявшая условия игры. Боже, если у стюардесс, этих непробиваемых существ, сохранилось чувство юмора, не все еще потеряно в этом мире.
— Да, со мной, — отвечаю серьезно. — В качестве домашнего питомца. Вы ведь не возражаете?
— В таком случае она должна сидеть в клетке или на коленях у хозяина, — говорит стюардесса и осторожно разжимает решетку своих длинных пальцев.
— Спасибо, что защитили ее, — немного помолчав, произносит моя соседка, женщина лет пятидесяти, с голубыми глазами и россыпью веснушек на лице.
— О, я самый большой друг мух и кто-то вроде исследователя их истории, — небрежно отвечаю я.
Она улыбается, пытаясь определить, кто же я все-таки — маньяк или человек с особым чувством юмора. И, кажется, все же склоняется ко второму варианту.
— Я не знала, что у них есть история.
— Кстати, она намного длиннее нашей. Мухи появились за несколько миллионов лет до человека.
— Странно видеть муху на такой высоте, — говорит соседка.
— А что тут странного? Первым живым существом, которое отправили в космос, была именно муха. Дрозофила обыкновенная — имя больше ее самой. Сразу после войны на трофейной ракете «Фау-2».
— А я думала, это была собака Лайка.
— Все так думают. В этом-то и кроется несправедливость. До Лайки были другие собаки, обезьяны, улитки… О них никто не знает. Как и о бедной мухе, пожертвовавшей собой. Но проблема в том, что у мух нет имен. А если у тебя нет имени, значит, ты выпадаешь из истории.
— Но почему именно муха? — спрашивает моя спутница.
— Хороший вопрос. Наверно, потому, что они живут недолго. Ракета летела всего несколько часов на высоте сто километров, впрочем, на самой границе с космосом. И понадобилось животное с быстрым жизненным циклом: чтобы успело родиться, развиться, достичь половой зрелости, зачать, произвести потомство и умереть… На это способна обычная дрозофила. Кроме того, смерть нескольких мушек как-то легче принять, чем смерть собаки, обезьяны или коровы, не так ли? На людей очень влияет размер субъекта.
Я осматриваюсь по сторонам: обсуждаемый нами объект благоразумно спрятался.
В это время начинают раздавать влажные салфетки с надписью «Болгарская роза» — многолетняя традиция, о которой я помню с моего первого полета. По салону разносится аромат розового масла. Самолет заходит на посадку. В иллюминатор виде гора Витоша и София — вначале кварталы с панельными многоэтажками, потом храм Александра Невского, зеленый прямоугольник Борисова сада и лента Царьградского шоссе. Там внизу, в квартале под названием «Молодость» когда-то жил я. В какой-то иной жизни. И вдруг женщина рядом со мной — мы так и не обменялись именами, — глядя в окошко, тихо заплакала, спокойно, без истерики.
— Извините. Я не была здесь семнадцать лет.
Самолет плавно снижается, пассажиры награждают экипаж обязательными аплодисментами. Иностранцы не привыкли к такому ритуалу и недоуменно вертят головами. Женщина на соседнем кресле также присоединяется к аплодисментам.
— Будьте осторожны, командир может принять это за бис и снова взлететь, — шучу я.
По радио говорят, что нас с гордостью приветствуют на болгарской земле, сообщают температуру воздуха и включают песню «Болгарская роза» в исполнении Паши Христовой, которая, впрочем, погибла в авиакатастрофе на этом же аэродроме, когда летела рейсом этой же авиакомпании.
Толчея перед окошками паспортного контроля все та же, что и раньше. Багаж выдадут с запозданием, потом шофер такси оставит без внимания твое приветствие и тронется с места сердитый на весь мир, когда ты продиктуешь адрес, который, вопреки его ожиданиям, не окажется на другом конце города. Он включит музыку погромче и обязательно закурит сигарету.
И тем не менее на этот раз меня ждет неожиданное новшество. Шофер, к которому я направился, одет в белую рубашку с расшитой безрукавкой. Талия затянута широким красным кушаком, совершенно
