На этот раз они сделали дорогу до Задонска быстрей обычного, чуть ли не в полчаса: водитель и Сашка четко освоили здесь каждый изворот и каждое взгорье.
Первая остановка была возле Богородицкого мужского монастыря. Четко, вдохновенно работал удар за ударом раскатистый колокол на высокой, белокаменной звоннице с печальными, будто падающими ангелами.
Все вышли из машины молча, и по их посерьезневшим лицам было видно, что они на ходу как бы перестраиваются, словно готовясь шагнуть, ни мало ни много, в другое измерение.
На монастырский двор входили с оглядкой.
- Кресты у всех есть? С голой грудью туда не след... - деловито сказал Юрий Антонович, старательно поправляя свой - Сашка только что принес ему в коробочке из "кадиллаковского" бардачка, - византийски-кружевной, отменного золота.
Вопрос был не праздный: конечно же, ни на ком крестов не оказалось. И тогда он повел их в монастырскую лавку, старушечьи пахнущую постно-матовыми свечами.
В храм вошли, будто на лужайку ступили - под ногами на полу россыпью свежескошенная, еще живая трава, вдоль стен кустики тонких березовых веток с молодыми, мелкими, просто-таки игрушечными листиками, потом же много цветов: изысканных, стройных ирисов, влажно-пряных, медово пахучих пионов и, конечно, вороха крылатых ромашек - Троица!
Юрий Антонович помнил, как мама под этот день натирала куском красного кирпича пол в избе, а бабушка окатывала его кипятком.
Утром же, как поднимутся они идти к обедне, под ногами янтарное сияние досок, а по дому витает терпкий смоляной дух, точно дьякон кадилом у них только что отмахал.
Они отстояли долгую очередь к раке с мощами святого Тихона Задонского. И когда подошла очередь приложиться Юрию Антоновичу, он коротко, отчетливо перекрестился и с хорошим, откровенным чувством сказал про себя слова, которым его научил недавно один здешний нищий: "Боже, милостив буде мне, грешному..."
- Теперь все, едем нырять? - нетерпеливо сказал Олег Васильевич.
- Не забывайте, надо еще благословение испросить на это, - настоящим знатоком сказал Юрий Антонович.
Он высмотрел в толпе черноризца, не занятого службой, и аккуратно подступил:
- Простите, какое ваше святое имя?
- Диакон Павел.
- Прошу вас, диакон Павел, благословите нас на омовение грехов в святой купели.
- Извините, не могу...
- Но вы же при одеянии!
- Я не имею такой благодати.
- Нам все равно!
- Силы в том никакой не будет.
- Сколько здесь своих тонкостей! - сказал Юрий Антонович и привычным жестом подал диакону стодолларовую бумажку. - На храм, батюшка...
Через минуту-другую тот подвел к ним иеромонаха: маленького, с ласковым, застенчивым лицом. Приподнявшись на цыпочки, священник осенил их крестным знамением, словно вложил в каждого частицу чего-то очень существенного.
Юрий Антонович напряженно задержал дыхание, чтобы на его физиономию, еще не совсем очеловечившуюся после бани с девочками, не вылезли слезы: внезапные, не от мира сего. Обошлось.
Дорогу от обители до святого источника ему всегда хотелось пройти пешком: забыть про свой бизнес, забыть о тайных швейцарских счетах, об обманутых партнерах, - и вдохновенно представить себя, ни мало ни много, скитальцем по святым местам, христолюбцем, которого чужие люди будут принимать и покоить, а на старости так и вовсе пропасть без вести где-нибудь в чащобе.
"Это русская праведная идея в чистом виде или мой похмельный синдром?" - осторожно усмехнулся Юрий Антонович.
Само собой, они поехали.
По пути дозором души стояли сельские промоленные церковки; задонские поля ожирели диким июньским травостоем, а впереди монастырский лес развернулся матерым урочищем, словно встал он здесь стражей земли русской.
Глухой, темный сруб, поставленный в сырой лесной ложбине между кленов и жилистых вязов, укрывал святой источник.
К крыльцу прилепилась сосредоточенная мужская очередь: за дверями, возле которых утомленно, бледно горели свечи, доносились колкие женские взвизги.
Дождавшись своего череда, мужчины заходили молча, задержав дыхание. Крестились напряженно, некоторые судорожно.
Вода купели строго ждала.
Оголясь и поправив на груди византийский крест, Юрий Антонович опытно, без проволочек ринулся в нее, вытягивая шею.
Ключевой, жесткий холод сурово ударил его.
- Прости, Господи! - не своим голосом крикнул он и трижды присел в ледяной пламень с головой, каждый раз словно бы расставаясь с жизнью; в эти мгновения сердце судорожно, подшибленно останавливалось.
Из купели Юрий Антонович вылетел буром, точно соскочил с раскаленной сковороды. Жизнь только что свернулась и вновь распахнулась в нем. Первое мгновение он имени своего не помнил.
Олег Васильевич вошел следом. Зажмурясь, протаранил воду с веселым испугом, но ни разу не окунулся.
Сергей Михайлович, как и все тоже, разделся донага, однако воду лишь пальчиками попробовал да аккуратно побрызгал себе на лицо.
Владимир Алексеевич с виноватой улыбкой простоял в стороне, у стены.
На крыльце Юрий Антонович громко, с удовольствием сказал:
- Продрало!
Сашка тотчас подступил к ним с подносом, на котором хорошей компанией стояли четыре стакана со свойским душевным самогоном на дубовой коре, очищенном в три приема: двойной перегонкой, активированным углем и сухим молоком.
Юрий Антонович перекрестился основательно, словно наглухо запечатал в себе до поры до времени нечто важное и хорошее.
Чем эта поездка закончится, было тоже известно наперед.
Машина шла бережно; мужики терпеливо скучали.
На полпути их краем зацепила невесть откуда объявившаяся грозовая, масштабная туча. Ее провисшее, многослойное дно низко проволоклось над ними, волгло замутив дорогу. Туча явно было огневая, готовая к бою, но силы своей почему-то так и не показала. Тем не менее она неприятно напомнила Юрию Антоновичу о той разлапистой молнии, которая жестко стеганула ему под ноги утром у реки из чистого, обнаженного неба.
Уже перед Воронежем Сашка внимательно, даже подчеркнуто внимательно спросил:
- По домам, Юрий Антонович?
Никто не сомневался, какой последует ответ.
И он не обманул их ожиданий.
- Пора усвоить: Богу - богово, кесарю - кесарево... - как ударил Юрий Антонович и закончил уже под дружеские аплодисменты: - После такой купели одна дорога - в сауну! И все такое...
Сашка взялся за мобильник: ему сказано, и повторять не надо, - сейчас он даст знать в баню, что хозяин подъезжает, а потом звякнет тому продвинутому сутенеру, заставит его покрутиться.
Счастье впереди
В подутреннем сне Алена скакала на одной ноге за щепочкой, вертевшейся в весеннем живчике-ручье.
Такой сон она уже однажды видела, когда ее квартиру залил сосед сверху Мишаня.
Алена медленно приподнялась на постели, как восстала из сна: звук вертлявого ручейка, даже нескольких ручейков, был на самом деле. Хлюпало основательно. Это на кухне с потолка шла вода, словно на стене пузырилась прозрачная пленка.
Мишанину дверь Алена прошибла одним ударом: не потому, что обладала силой некрасовских женщин, а просто эту кособочину по той или иной причине, уважительной и не очень, выбивали почти ежедневно. Случалось, рубили топором и поджигали. От двери, собственно говоря, остался щелястый, обугленный огрызок, и Алена, без обиды будет сказано, похожая на пятидесятилетнюю морщинистую девочку, сбила ее без напряга.
Мишаня сидел на корточках в темной пустой кладовке, сцепив руки, чтобы они судорожно не колотились, напоминая тщетную попытку взлететь на подраненных крыльях: его било после вчерашнего. Тем не менее он улыбнулся какой-то трудной, просто-таки последней улыбкой. Глядя на нее, хотелось заплакать.
- Сволочь! - пробегая в кухню, бросила Алена.
Она перекрыла злополучный кран, высушила на полу озеро воды и умчалась собираться на работу. При этом Алена все-таки пожалела, что не оставила Мишане во спасение хотя бы десятку, но возвращаться уже не стала: какое-то наказание он же должен понести.
Жила Алена на левом берегу, а работала на правом, в одной фирме вахтером и одновременно дворником. Добираться особых проблем не былопоследнее время по всему городу одна за другой бегали маршрутки, так что Алена, прежде чем сесть в одну из них, еще и выбирала: какая дешевле, где людей меньше и водитель однозначно трезвый.
Сегодня она из-за Мишани опаздывала и вскочила в первую попавшуюся маршрутку. За рулем был рыжий водила в тельняшке. Он управлял своим старым "рафиком", будто лодкой в шторм. Так что она всегда интуитивно избегала его.
На очередном вираже снаружи хрястнуло: они нормально зацепили иномарку. Запахло гарью, мелькнули сполохи огня - у "рафика" ко всему еще и мотор загорелся. "Морячок" выскочил из кабины, словно вниз головой бросился за борт.
Чтобы не опоздать, Алена за последнюю тридцатку наняла частника на "жигуленке".
