Попков высунулся из кабинки:
- Эй, из конторы! Возьми топор и дуй в лес. Вагу сруби подлиньше... Да еще чурбак! Вывешивать машину будем.
А потом негромко матюгнулся вслед мне:
- Легкая пора! Язви тя...
Странно, меня ничуть не обидела ругань Попкова. Мне даже доставляло какое-то непонятное удовольствие его озлобление. Еще несколько минут назад я думал о скверной привычке человека довольствоваться малым.
Но это была привычка циркача, танцующего на канате. А что нам стоит? Перекувыркнуться? Пожалуйста! Все очень просто... Но не вздумай сказать ему, что работа его и в самом деле простая и легкая.
Пока я вырубал вагу и чурбак, пока нес их из лесу, обливаясь потом, возле грузовика уже крутился "газик", а мой шофер командой ал, размахивая руками:
- Давай назад! Осади, говорят!! То-ой!
- Эй, из конторы! - крикнул он, увидев меня. - Ты что, в лес по грибы ходил, что ли ча? Давай сюда! Чего остановился? Обрубок клади под колесо... Та-ак! Да это ж нешто вага? Это ж бревнище! Хоть в венец укладывай... Эх, заставь богу молиться... медведя.
Он подошел к "газику", открыл правую дверцу:
- Как вас по имени-отчеству, извиняюсь?
- Иван Макарович, - раздалось из "газика".
Потом тяжело вылез хорошо одетый грузный мужчина. Я узнал директора леспромхоза Пинегина. Мы поздоровались.
- Берись за верхушку, Макарыч! - подвел Попков Пинегина к ваге. - И гни, дави ее!
- Из конторы! - обернулся он ко мне. - А ты поддерживай ногой чурбак и тоже на вагу ложись... Брюхом. Та-ак! - Попков залез в кабину и продолжал оттуда командовать. Он включил мотор. - Ну, взяли. Р-раз-два! Эй, поехала...
Мы подняли засевшее колесо, "газик" натянул трос, и грузовик медленно выполз на пробитую колею.
Попков собрал свой шанцевый инструмент, отвязал с колеса брезентовую куртку и спросил меня:
- Со мной поедешь или пересядешь к ним?
- А вы куда едете? - спросил я Ивана Макаровича.
- На Мади. Мазепу ищу.
- И мне он нужен, Мазепа. Подвезете?
- Пожалуйста.
Попков кивнул мне:
- Ну, бывай, помощник из конторы.
Так и не простил он мне "легкой поры".
Иван Макарович подал ему руку и сказал уже в "газике":
- Орел... Сразу видно - мазеповской выучки.
Иван Макарович человек приятный, обходительный - светлая улыбка постоянно на его лице. И одет он как-то весело: светло-белые валенки, серое пальто, серый каракуль... И шутит как-то весело:
- Наши хозяйственники рупь в карман кладут, десять на дорогу бросают.
- Мазеповская выучка, - сказал я.
- Ты Мазепу не трогай... Он уже в счет будущего года работает.
Мы подъехали к реке Бурлиту... Длинный бревенчатый мост, настланный по каким-то деревянным козелкам и по неокрепшему льду, местами перехлестывала вода, вырывавшаяся из промоин и трещин. Река кипела. Ехать по такому шаткому основанию было рискованно. Иван Макарович вылез из машины, потрогал валенками бревна, вздохнул.
- Эх, Мазепа ты, Мазепа! Атаман ты, и больше ничего... Видал, какая стихия? - спросил он меня, кивая на кипящую реку. - А они каждый день мотаются по ней. Башки отчаянные! Одначе, с волками жить - по-волчьи выть, - сказал он, влезая в "газик", потом смиренно своему шоферу: - Давай, Петя! Плыви...
Но как только "газик" забарабанил по шаткому бревенчатому настилу, Пинегин приоткрыл дверцу.
- Ты на всякий случай тоже приоткрой дверь-то, - обернулся он ко мне. Все успеем вынырнуть.
Он опасливо заглядывал в реку, вытягивая, как гусь, шею:
- Да тут вроде и неглубоко, а, Петя?
- Местами по шейку, - тихо ответил Петя.
- Вот обормоты! Даже бортовых бревен не положили... Да куда ты на край-то лезешь? - крикнул Пинегин.
- Чуток занесло.
Петя, остроносенький белобрысый паренек в черной фуфайке, как скворец, сидел сгорбатившись, крепко вцепившись в баранку, положив подбородок на руки, и пугливо таращил глаза.
- Весной на этом месте растащило мост... "ЗИЛ" провалился, - сказал Петя. - Шофер вон там, у Монаха, вылез. - Он кивнул в сторону высокого черного камня, одиноко торчащего из воды.
- Да, купель в эту пору так остудит, что штаны примерзнут, - сказал Пинегин.
"Газик" приостановился; сразу за мостом разлился широкий заберег с раскрошенным снегом и льдом.
- Прикройте двери, - сказал Петя. - С разгона пойдем. Не то сядем в этой квашне.
Я захлопнул дверцу.
- А здесь не глубоко? - Пинегин вопросительно посмотрел на шофера.
- По-моему, по дифер.
- Ну давай... С разгона так с разгона...
Но дверцу Пинегин все-таки не прикрыл; и пока "газик" шумел колесами по воде, он напряженно поглядывал, как волны обмывали подножку. Наконец мы выскочили на прибрежный откос.
- Сколько героизма проявляется на одной только дороге! - сказал Пинегин, облегченно вздыхая и шумно хлопая дверцей. - Скромные, незаметные труженики... А чуть поскреби каждого - романтик! Мало мы говорим о них, мало пишем! Простите за любопытство, вы очерк о Мазепе думаете написать? спросил он, обернувшись ко мне.
- Пожалуй, нет.
- А что же, если не секрет?
- Еще не знаю.
- Он стоит и очерка. Сам покоя не знает и другим не дает. - Пинегин торжественно умолк, чтобы дать почувствовать значимость сказанного.
- Такие кадры - наша опора, - сказал он через минуту. - Завтра в райкоме совещание передовиков. От Мазепы целая бригада будет. Вот так...
- Вы представляете, сколько стоит временный мост через Бурлит? спросил я Пинегина. - Ну, хотя бы приблизительно...
- Зачем приблизительно? Я могу вам точно сказать - десять тысяч списывают на него ежегодно.
- Десять тысяч! За двадцать пять лет - двести пятьдесят тысяч... два с половиной миллиона рублей на старые деньги! - считал я вслух. - За эти деньги можно было четыре постоянных моста построить.
- Но вы не учитываете фактор времени, - снисходительно улыбнулся Пинегин. - Времянку за неделю наводят, а постоянный мост и за год не построишь.
- Да кто же за нами гонится?
- Время такое... Стране нужен лес сегодня, а не вообще...
- А завтра не понадобится?
Пинегин даже не взглянул на меня, - то, что он говорил, казалось ему настолько очевидной истиной, что и доказывать не нужно:
- Мы должны торопиться... Обязаны!
- А если я не хочу торопиться?
Пинегин наконец обернулся и весело поглядел на меня:
- Жизнь заставит!
Мади встретила нас огромными штабелями бревен; они тянулись как высоченная крепостная стена вдоль по-над берегом промерзшей до дна речушки. Медно-красные в корне, желтовато-масляные на срезах, как располосованные свежие дыни, они поражали своими размерами; крайнее кедровое бревно, у которого мы остановились, в поперечнике было под крышу "газику". Казалось, что эти громадные кедры валили под стать им великаны-люди, а потом, играючи, укладывали их, как кирпичики, в эти стены. Но люди были самые обыкновенные, даже большей частью малорослые, все, как один, в серых выгоревших фуфайках, в кирзовых сапогах, - сидели они тут же, на бревнах, курили. Поодаль стоял черный, как ворон, длинноносый автокран. Неужели все эти горы они наворочали? Не верилось.
Откуда-то из лесу доносились глухие раскатистые удары; будто кто-то колотил там по мокрому белью огромным вальком.
Мы вылезли из "газика", поздоровались.
- Мазепа здесь? - спросил Пинегин.
- Был... Только что уехал в Ачинское.
- На чем?
- На хлебовозке...
- Ах ты, неладная! - Пинегин обернулся ко мне: - Может, догоним?
- Надо сходить на нерестилища.
- А что там?
- Посмотрим! Как пройти на Теплую протоку? - спросил я лесорубов.
От автокрана подошел черноглазый скуластый паренек, подал нам по очереди маленькую, но жесткую руку.
- Мастер, - представился он. - Между прочим, моя фамилия Максим Пассар.
- Хорошо работаете! - весело сказал Пинегин, кивая на бревна. - Но как вы их вывозить отсюда станете?
- О, милай!.. Весна все сволокет, - ласково щурясь, отвечал маленький, но длиннорукий мужичок. - Вы не глядите, что эта речушка воробью по колено. А взыграет, вспузырится... так попрет, что верхом на лошади не угонишься...
- Нам нерестилища надо посмотреть... Теплую протоку, - сказал я Пассару.
- Туда в обход надо. Лесом нельзя - валка идет.
Из лесу, прямо на нас, словно танк, поднимая с треском молодняк, выпер черный стосильный трактор. Здесь, на раскряжевочной площадке, он развернулся, утробно всхрапнул и умолк.
- Отчаливай! - крикнул тракторист.
Один раскряжевщик бросился снимать чокер с огромного кедрового хлыста, приволоченного трактором.
- Вот это кедровина! Кубов на десять будет...
- Две нормы на рыло...
- Боров!
- Слон!
- Китина...
Поваленный кедр и в самом деле напоминал исполинскую тушу кита; и петля стального троса была внахлест затянута на суковатой развилине, как на хвостовом плавнике. За кедром тянулся глубокий черный след вспаханного им, перемешанного с землей снега... Широченная борозда! Кора его была вся облита, ободрана о корневища. А сколько он поломал, повыдрал с корнем, похоронил молодняка на этом долгом пути, подумалось мне.
