ищу то секретное, что сделало вас карликом, – ответил доктор.
– Быть карликом – это не секрет! – возразил Вайнод.
– Я ищу в вашей крови то, что, если я его найду, поможет другим не рожать карликов, – пояснил доктор.
– Почему вы хотеть положить конец карликам? – спросил карлик.
– Сдавать кровь не больно, – пояснил доктор Дарувалла. – Укол не болезненный.
– Весь укол болезненный, – сказал Вайнод.
– Значит, вы боитесь уколов? – спросил Фаррух карлика.
– Мне сейчас как раз нужно моя кровь, – ответил Вайнод.
«Почти красивая» Дипа тоже не разрешила доктору протыкать ее карлика-сына иглой, хотя оба – Дипа и Вайнод – предположили, что в цирке «Большой Голубой Нил», выступавшем в Бомбее вторую неделю, полно других карликов, которые могли бы дать доктору Дарувалле свою кровь. Вайнод сказал, что был бы счастлив познакомить доктора с клоунами «Голубого Нила». Далее Вайнод посоветовал доктору задобрить клоунов алкоголем и табаком, и именно по подсказке Вайнода Фаррух пересмотрел свое изначальное объяснение, зачем ему нужна кровь карликов. «Скажите им, что вы используете их кровь, чтобы вернуть к жизни умирающего карлика», – посоветовал Вайнод.
Именно так и начался этот проект, посвященный крови карликов. Это было пятнадцать лет назад, когда доктор Дарувалла ступил на территорию цирка в парке Кросс-Майдан. Он принес свои иглы, свои пластиковые иглодержатели, свои стеклянные трубочки (вакуумные пробирки). В качестве взятки он приготовил карликам два ящика большого «Кингфишера» и две упаковки сигарет «Мальборо»; по словам Вайнода, последние были популярны среди его друзей-клоунов по причине высокого рейтинга изображенного на пачке мужчины. Как оказалось, Фарруху следовало бы оставить пиво дома. В тишине жаркого раннего вечера клоуны «Большого Голубого Нила» выпили слишком много «Кингфишера»; два карлика потеряли сознание во время забора крови – для Вайнода это стало еще одним доказательством того, что он должен сохранить до капли свою собственную.
Даже бедная Дипа хватанула «Кингфишера»; незадолго до своего выступления она жаловалась на легкое головокружение, которое усилилось, когда она висела, согнув ноги в коленях, на высоко поднятой трапеции. Затем Дипа попыталась махом принять положении сидя, но жара поднялась до купола, и жена карлика почувствовала, что ее голова в тисках донельзя раскаленного воздуха. Ей стало чуть лучше, когда она ухватилась за трапецию обеими руками и стала раскачиваться все сильнее и сильнее; в воздушной акробатике у нее был простейший номер – один гимнаст прыгает, другой его ловит, – но она так пока и не научилась правильно подставлять партнеру запястья, чтобы затем самой схватиться за его собственные. Дипа просто отпускала трапецию, когда ее тело было параллельно земле; затем она запрокидывала голову так, чтобы ее плечи оказывались ниже уровня ее ног, и партнер хватал ее за лодыжки. В идеале, когда он ловил ее, голова Дипы оказывалась примерно в пятидесяти футах над страховочной сеткой, но жена карлика была новичком, и она отпустила трапецию, еще не полностью вытянувшись. Партнеру пришлось резко наклониться к ней – ему удалось ухватить только одну из ее ног и под неудачным углом. Из-за вывиха бедра Дипа так вскрикнула, что партнер счел за лучшее выпустить ее и дать упасть в страховочную сетку, что он и сделал. Доктор Дарувалла никогда не видел более неловкого падения.
Дипе, маленькой смуглой девушке из сельской местности штата Махараштра, было, вероятно, лет восемнадцать, но доктору она показалась шестнадцатилетней; ее карлику-сыну Шиваджи было меньше двух. Мать продала Дипу в «Большой Голубой Нил», когда той исполнилось одиннадцать или двенадцать лет – то есть в возрасте, когда у матери был, что вполне возможно, соблазн продать ее в бордель. Дипа знала, что ей повезло быть проданной в цирк. Она была настолько тонкой, что «Голубой Нил» поначалу попытался обучить ее номеру «Женщина-змея» – то есть сделать «бескостной девушкой», «гуттаперчевой леди». Но, повзрослев, Дипа стала недостаточно гибкой для «бескостной девушки». Даже Вайнод высказал мнение, что Дипа старовата для обучения воздушной акробатике; большинство артистов с детства учатся летать на трапеции.
Жена карлика была если не «почти красивой», то, по крайней мере, хорошенькой с определенного расстояния; ее лоб был в отметинах от оспы, и у нее были признаки перенесенного рахита – выступающие лобные бугры и рахитические четки. (Эти утолщения на ребрах в местах соединения реберного хряща с костной частью ребра и впрямь похожи на четки.) Грудь у Дипы была столь маленькой, что выглядела плоской, как у мальчика, – тем не менее бедра были женственны. Отчасти благодаря тому, каким образом страховочная сеть совладала с ее весом, Дипа оказалась лежащей ничком – таз же ее торчал в направлении одинокой пустой, качающейся наверху трапеции.
По тому, как она упала и теперь лежала в страховочной сетке, Фаррух заключил, что у Дипы скорее проблемы с бедром, чем с шеей или спиной. Но пока кто-нибудь не взялся удерживать ее от копошения в сетке, доктор не осмеливался отправиться на помощь. Вайнод же немедленно вскарабкался на сетку, и тогда доктор велел ему зажать голову Дипы между колен и держать ее плечи. Только когда карлик зафиксировал ее в безопасном положении – так, чтобы Дипа не могла пошевелить ни шеей, ни спиной, ни даже подвигать плечами, – доктор Дарувалла осмелился направиться к ним.
Пока Вайнод залезал на сетку, и все то время, что он плотно держал голову жены между колен, и пока доктор Дарувалла сам карабкался в провисающую сетку и медленно и коряво прокладывал к ним свой путь, сетка так и продолжала раскачиваться, и пустая, свисавшая сверху трапеция тоже качалась, но в своем ритме.
Фаррух никогда прежде не бывал в страховочной сетке. С приметным брюшком, он был далеко не спортсменом даже пятнадцать лет назад; непрезентабельное влезание в сетку для воздушных акробатов стоило ему колоссальных усилий – двигало им лишь чувство благодарности за первые взятые образцы карликовой крови. Продвигаясь на карачках по проминающейся, раскачивающейся сетке к бедной Дипе, лежащей в тисках собственного мужа, доктор больше всего напоминал толстую настороженную мышь, пересекающую огромную паутину.
Панический страх Фарруха вывалиться из сетки, по крайней мере, отвлекал его от ропота цирковой аудитории; зрителям не терпелось, чтобы процесс спасения поскорее закончился. То, что громкоговоритель представил его беспокойной толпе, никак не помогло доктору приготовиться к трудности этого приключения. «А вот и доктор спешит на помощь!» – объявил в громкоговоритель инспектор манежа в мелодраматической попытке утихомирить толпу. Но сколько же времени ушло у доктора на то, чтобы добраться до упавшей акробатки! Далее под тяжестью Фарруха сеть просела еще больше – он был похож на громоздкого любовника, приближающегося к своей жертве, примявшей середину
