у нас перспективы по поводу ужина, кстати. Не трогай меня, ни одного стоящего кадра, я злюсь, я хотела больше не носить это платье, а теперь придется снова его надевать, и только попробуй не сделать мне в нем хоть один приличный снимок.
Приличный ужин, спросил он, на набережной посидим, как порядочные, или так: вино и виноград.
Я не буду вино, нет, давай, если хочешь, прогуляемся, сегодня я не пью, почему должна обязательно болеть голова, ничего у меня не болит, впрочем, мы же не можем пить каждый день, даже если это и вино. Я знаю. Знаю, что полезно, так все говорят, но думаю, что вино из местных погребов, собранное из ошметков винограда по цене три евро за литр, это не тот напиток, который приносит пользу. Ничего не предлагаю. Предлагаю выпить одному, если у тебя такая невыносимая потребность, выпей, пожалуйста, сходи в магазин, купи. Можем сходить вместе, если хочешь. Ты не видел зарядное? Мама написала, спрашивает, как погода и все ли хорошо. Доложила, что купила острый перец и много сладких помидоров, значит, мы обеспечены аджикой на зиму. Нет, я не брала твой телефон, почему-почему, просто женщины расторопнее отвечают и любят поболтать, а ты вообще игнорируешь эсэмэски, ты их и не читаешь, зачем тебе писать. Я не ворчу, это ты ворчишь, я помню, что опасно оставлять, ты как ребенок, я включу потом, когда мы вернемся, главное еще его найти. Твои плавки в ванной, до сих пор мокрые, наверное. И смени футболку, эта плохо пахнет. Я снова пойду в этом платье, щелкнешь меня на фоне заката, тогда уж на свой – щелкнешь.
Когда Ида подрастет, научу ее делать красивые снимки. Жаль только, что, когда она подрастет, количество моих морщин не компенсирует ни одно хорошее фото. Да и прежде неизбежно будут гигабайты запечатлений этой сладкой девочки, еще очень долго. Спящей и бодрствующей, плачущей и хохочущей, может, и не нужны мне скоро станут собственные отражения… Но что-то же нужно будет оставить ей, кроме недоумения. За нами и без того как минимум два поколения, озадаченных тем, как выглядели их предки, пытающихся вытрясти душу из мятых, недопроявленных фотопленок. В старину хоть портреты рисовали…
Вот оно, зарядное, это ты его сюда сунул, не иначе.
Слава заходит в комнату, озирается по сторонам. Она вдруг видит бардак его глазами. Повсюду разложены листы формата А4: на диване, столе, стульях. На полу кружка с давно остывшим чаем. Наверное, вообще вчерашним. Она поднимает ее, ставит на стол как можно непринужденнее, рядом кладет цветы, как можно увереннее, пряча чувство неловкости куда-то вглубь. Куда-то за пазуху.
– Ты пишешь на «Снегурочке»? – спрашивает Слава. Совершенно непроницаемый. Никак не реагирует на беспорядок.
– У меня закончились тетради. А еще я пишу карандашами. Так проще.
– Ты же по мне скучаешь? – нелогично спрашивает он.
– Да, я скучаю без тебя.
– Такой образ жизни… Так продолжать нельзя. Ты что-нибудь ешь?
Он берет со стола вазу, по-хозяйски идет в кухню, открывает кран. Она слышит шум льющейся воды, слышит щелчок – он включает газ, слышит нервное дребезжание чайника, который он ставит на плиту. Она берет первый попавшийся лист, быстро записывает голубым карандашом по белому то, как он вышел, а на самом деле она – вышла из комнаты, включила воду, наполнила ею вазу из тонкого стекла, узкую, неподходящую для таких высоких цветов, зажгла газ, такой же голубой, как карандаш, передвинула чайник на включенную конфорку, открыла форточку – снова щелчок… и выбросила свои сигареты.
Он недоволен. Возвращается, не глядя на нее, ставит вазу с водой на столик рядом с ее креслом, берет один из листов формата А4 и карандаш, неровным и некрасивым почерком пишет что-то, кладет это что-то ей на колени.
Ты обещала бросить.
Прости, – быстро пишет она.
– Извинения принимаются… Все-таки странно, что ты не любишь цветы, – говорит Слава, – нетипично для девушки.
Она обрывает листья на стеблях, ставит хризантемы в вазу, чередуя ветки с малиновыми и белыми цветами.
– Все мужчины втайне жалеют свои денежки, когда тратят их на букет. Так не все ли равно, есть цветы сейчас в вазе или их нет, спустя пять дней они станут неживой природой. Они уже – неживая природа, уже источают тревожное ожидание смерти, мы только что приговорили их.
– Мне не жаль для тебя ничего. Ни цветов, ни денег.
– В Китае, по слухам, заявиться в гости с цветами – моветон: тем самым ты уличаешь хозяйку в сомнительности красоты ее жилища. А в общем, мне все равно. Я почти никогда не обращаю на цветы внимания, – говорит она, опускаясь в кресло и больше не глядя на вазу.
– Ты думаешь, это хороший фильм? – спрашивает Слава, без остановки кружа по комнате.
Кажется, сейчас ни одно место его не устроит. Он меряет комнату шагами, тень мягко стекает со стен на пол, перемещаясь следом. Она наблюдает за тенью, а не за Славой, и за мириадами золотых пылинок, которые ее окружают.
– В афише заявлено, что драма, а я в последнее время склонна смотреть только драмы. Они реалистичны, с печальными сюжетами, и есть смысл тогда ожидать счастливых концов в жизни. Это моя внутренняя философия. Кирилл, кстати, согласен со мной, мы как раз рассуждали на эту тему.
– Между вами что-то было? Я имею в виду – когда-нибудь?
Она отвлекается от Славиной тени, смотрит на него с улыбкой.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто спортивный интерес, – говорит он, избегая ее взгляда.
Она невольно думает, какой он красивый. Высокий. Спортивный. И неуверенный в себе.
– А как бы ты хотел? Чтобы было или чтобы не было?
– Если не хочешь, можешь не отвечать, я просто так спросил.
– Кирилл похож на меня, так бывает: находится человек с идентичными сомнениями и пристрастиями. Но притягиваются исключительно противоположности. Только вот счастливы ли они потом?.. И мы действительно познакомились всего неделю назад, ты не веришь? Когда я ждала твой звонок.
– Значит, не было?
Она перестает улыбаться, солнечный луч освещает ее, сидящую в кресле, Слава подходит к стеллажу, делает вид, что изучает корешки книг. Она сняла эту странную квартиру из-за этого стеллажа.
– Ты меня уже ревнуешь.
– Немного странно, что ты ждала звонок на улице… Где внезапно возник этот Кирилл…
– Может быть, стоило взять билеты на дневной сеанс, – рассуждает она, игнорируя его реплику. – В спальном районе вряд ли толпами ходят на премьеры.
– Какая разница – днем или вечером пойти в кино? Мы встречаемся уже больше года. И почти месяц не виделись. Однако складывается впечатление, что ты скучаешь, когда я далеко, и не знаешь, как себя вести, стоит мне оказаться рядом, не понимаешь, о чем со мной говорить, и вообще у тебя такой вид, будто ты недоумеваешь: что он делает в моей комнате? А я просто не хочу тебя потерять, понимаешь? – Слава произносит свою пламенную речь, обращаясь к книгам, не глядя на нее. – Нам нужен опыт совместного проживания. Я уверен. Пора рискнуть.
Похоже, он репетировал. Возможно, даже писал текст на бумажке. Он считает дни с их знакомства, это так трогательно. Конечно, никаких «больше года» – тут он дал маху, годовщина будет только в ноябре, но сам факт… Он считает дни, когда ее не видит. Или когда видит.
– Это правда, – соглашается она. – Правда, что я привыкла жить одна и никогда не проводила много времени с другими людьми.
Отчаянный вопль человека сверху и наскоро включенная песня для его мнимого успокоения оглушают их, Слава недовольно морщится и вздыхает.
– Ты жила в общаге с другими людьми. И здесь, здесь почти как общага из-за этих криков, невозможно. Макс съедет в счастливое семейное будущее приблизительно недельки через три, так что нам не придется искать квартиру. Я заберу тебя, и мы будем жить вместе, почти в центре, здорово?
Она машинально собирает оборванные ажурные листья хризантемы со стола.
– У меня столько всего, и книги еще…
– Только не говори мне, что ты не поедешь и останешься здесь…
– …тем более что собрать вещи – не проблема, –
